Никаких пространных объяснений, только факты. — Я застала его со своей подругой, мы расстались, и он в отместку заблокировал мне возможность заключать контракты с европейскими модельными агентствами. Недавно он появился, потому что решил, что Богдан его сын.
Костя одобрительно кивает, и мне отчего-то кажется, что с Робертом он успел познакомиться. Дальше продолжаю более решительно:
— Кадир руководил филиалом компании, в которой я работала до травмы сына. Он предлагал мне отношения, я отказалась, потому что Кадир был женат. А отчим… Отчим приставал ко мне, когда я жила у мамы. Я съехала от них и больше с ними не виделась. Все, — киваю в ответ на пытливый взгляд, — это все, с кем у меня были крупные конфликты.
— Хорошо, Полина, — Костя отталкивается от косяка, — если еще кого-то вспомните, звоните. Я буду очень признателен. А вас теперь будут охранять вот эти ребята. Пока воздержитесь от любых визитов и перемещений, гостей тоже просьба ограничить. Это ненадолго, я надеюсь, скоро все закончится.
Он сбегает с крыльца, а я смотрю вслед со смешанным чувством. Я должна была рассказать о том, откуда взялся мой сын? Но ведь никакого конфликта тогда не было, и пока в нашей жизни не появился Тимур, мы с Бодькой никого не интересовали.
От тяжелых мыслей отвлекает возня у ворот — приехали Елена с Демидом, а их остановил спецназ. Хорошо, что Костя не успел далеко отъехать. Он возвращается, успокаивает возмущенного Арсанова, и их пропускают.
Старшие Арсановы уже все знают, но, к счастью, никто не стонет и не причитает. Наверняка успели поговорить с сыном, а нас с детьми решили навестить, чтобы отвлечь и поддержать. Так и должно быть в нормальных семьях. И так обязательно будет в нашей семье с Тимуром.
Когда Арсановы собираются домой, дети просятся с ними, и меня снова охватывает гнев на тех, кто лишил нас прежней жизни. Кто отнял у наших детей даже такие маленькие радости.
Звонит телефон, незнакомый номер. Костя ничего не говорил про звонки с незнакомых номеров, поэтому принимаю вызов и едва не роняю телефон, когда слышу голос Роберта.
— Привет, Полина.
— Что тебе нужно? — сама не знаю, почему говорю с ним. Простое любопытство, а еще разговор с Костей подтолкнул, наверное.
— Ничего особенного. Не хочешь встретиться?
— Нет. Это все?
Голос в трубке звучит вызывающе.
— Если не хочешь, чтобы завтра все СМИ полоскали твое имя и имя твоего жениха, то нет.
Перевожу дыхание и сжимаю сильнее трубку.
— Им нечего о нас сказать.
— Уверена? Как тебе такой заголовок: «Невеста миллиардера Арсанова подрабатывала суррогатной матерью»?
Закрываю глаза. Мне все равно, но не все равно, что это коснется Тимура. И Бодьки.
— Что ты хочешь?
Смех, доносящийся из динамика, кажется мне просто отвратительным.
— Денег, дорогая! Что я еще могу от тебя хотеть?
— Сколько?
— Приезжай, договоримся.
— Хорошо. Говори, куда.
Роб диктует адрес и время. Я завершаю разговор и сразу же набираю Костю.
— Мне только что звонил Роберт. Он пытается меня шантажировать.
Передаю наш разговор, но о Богдане сказать не могу. Не Косте. Я должна сказать Тимуру.
Безопасник выслушивает молча, а затем осторожно спрашивает:
— Скажите, у него действительно есть на вас компромат? Он сказал, чем собирается вас шантажировать?
А ведь правда, откуда Роб может знать об «Эдельвейсе»? Есть ли у него доказательства?
— Нет, он обещал сказать при встрече.
— Отлично. Вот мы с ним и встретимся, — я даже через динамик слышу, как Костя хищно скалится. И уже попрощавшись, окликает: — Полина. Вы правильно сделали, что сразу мне позвонили.
Он не может видеть, но я все равно киваю.
Смотрю на телефон в руке. Тимур. Надо ему сказать. Только не по телефону, а вживую, глядя в глаза. В том, что я хочу рассказать, нет ничего преступного, мне стоило сделать это раньше.
Но Тимур вне зоны доступа, и с ним нет связи до самого вечера.
Все это время не нахожу себе места — мы с ним перед сном всегда созванивались. Укладываю детей и придумываю целую историю, почему папа не звонит, чтобы пожелать спокойной ночи. Когда они засыпают, иду в спальню Тимура.
Теперь, когда мы живем порознь, дети сразу приняли то, что я сплю здесь. И мне легче засыпать с подушкой Тимура в обнимку.
Набираю Костю, он несколько раз сбрасывает, а потом приходит сообщение, что с Тимуром все нормально и что он просто занят.
Возмущенно фыркаю. Занят? Ночью?
Иду в душ, а у самой чувство, будто я в клетке. И мысли одолевают самые гнетущие.
Может, Тимур не один? Решил таким образом снять напряжение?
Сама себя одергиваю, но ревность уже как паук опутывает душу липкой отвратительной паутиной.
Выхожу из душа, завернутая в полотенце, и когда упираюсь в твердую грудь, даже не успеваю испугаться. Потому что меня обвивают руки Тимура, а он сам шепчет мне в макушку:
— Полька, я так люблю тебя! Так люблю!
Его руки зарываются в мои волосы, стягивают полотенце. Его губы настойчиво ищут мои, и я накрываю их ладонью.
Ловлю поцелуй, а затем тревожное:
— Что, Полечка?
Смотрю в любимые глаза и улыбаюсь.
— Я тебя тоже люблю, Тимур!
И тут же оказываюсь опрокинутой на шелковые простыни.
— Так чего мы ждем, ммм? — слышу над ухом, и это последнее из приличного и членораздельного за всю нашу бессонную ночь.
Глава 30
Просыпаюсь и довольно потягиваюсь на постели. Гладкий шелк простыней приятно холодит кожу, воспаленную от настойчивых ласк Тимура. Следы его колючих из-за двухдневной щетины щек и подбородка до сих пор саднят и щиплют, но это лишь вызывает знакомое томление, закручивающееся внутри невидимой спиралью.
Стоит вспомнить, что было ночью, как по телу бегут пронизывающие мурашки.
Эта ночь была особенной. Тимур так изголодался, что не мог насытиться мною, а я плавилась и таяла в его руках.
— Все, Полька, больше я ни за что так надолго без тебя не останусь, — хрипло проговорил он под утро, чуть отдышавшись, — Будешь везде со мной. Везде и всегда, моя любимая…
Я не помню, как уснула, но сейчас на удивление чувствую себя выспавшейся и отдохнувшей. Тело отзывается тягучей сладкой болью — мой Тимур слишком большой и тяжелый. Но мне это в нем больше всего нравится, рядом с ним я чувствую себя совсем хрупкой и невесомой.
Кстати, где он?
Поднимаю голову, прислушиваюсь. В ванной нет, наверное, спустился вниз.
Он успел сказать, что вернулся и теперь снова будет жить с нами. Неужели опасность миновала,
