в гребаный, мать его, Нортгемптон. Торопился. Старался.
Ладно. Черт с ним. Была не была. Как-нибудь да переварится.
Глубоко вдохнув, я откусил маленький кусочек. Вилл таращилась на меня в предвкушении. Окаменев мышцами лица, чтобы не скривиться от омерзения, я медленно начал жевать.
Твою мать!
Оно вкусное!
Вкусное!
Вот эта вот липкая коричневая дрянь была лучше сахарного сиропа, и лучше карамели, и яблок в меду.
— Ага! А я говорила! Я говорила! — торжествующе завопила Вилл, подпрыгнув от возбуждения. — Вот, держи.
Она сунула мне остаток палочки в руку, схватила сумку — и на кровать пролился рог изобилия.
— Вот, держи еще! Это тоже батончики. А это шоколад — почти такое же, но без начинки. Фруктовые тянучки. Апельсины — ну, апельсины ты знаешь, фиг с ними. Тут — печенье. Тебе понравится, сладкое, аж задница слипается, специально выбирала. Нож. У вас тут ужасное железо, это кошмар какой-то. Вот, посмотри. Я выбирала по длине как твой кинжал, и лезвие поуже. Фляга. Ваши бурдюки — это ужас. Аккуратнее с флягой, там бренди, не пей! Ты на антибиотиках, тебе нельзя, сюда дай, потом! Это что? А, орешки в шоколаде. Тоже вкусно. Это… не помню. Попробуешь — скажешь. О! Банан! Как его не сплющило? Банан сразу съешь, он быстро портится, только кожуру сними, это легко, просто вниз потянуть. Тебе почистить? Хочешь? Давай!
Вилл тарахтела, забрасывая меня пестрой ерундой — какими-то лакомствами в ярких обертках, странными плодами, я ничерта не понимал и запутался в названиях почти сразу, просто лежал, и молча слушал, и смотрел. Я не знал, что сказать. Не знал. Это же даже не гребаное, мать его, Рождество.
Сколько это стоит вообще?
— Не надо было…
— Да ладно, тут пять минут дела! Я все равно мимо магазина проходила. Черт, карамельки забыла! Напомни мне, чтобы я в следующий раз привезла карамельки. И газировку. Газировка тебе точно понравится… Может, вина игристого? Сладкого? Или ликер? Что еще такое — с сахаром? Даже в голову ничего не приходит…
— Я брауни поймал, — некстати сказал я. Вилл замерла, прекратив обстрел кровати конфетами.
— Серьезно? Как?!
— Загнал в огненное кольцо и скрутил серебряной цепью.
— Отлично! — вскочила с пола Вилл. — Просто отлично! Без грамма маны поймать брауни! Да я магов знаю, у которых эти вонючие поганцы сбегали. Марк, ты рожден для этой работы! У тебя талант!
Я знал, что она скажет про талант! Знал-знал-знал. Потому что у меня талант. А к придворной жизни у меня таланта нет! Я воин, а не лакей!
Внезапно утратив запал, Вилл опустилась на сундук, широко зевнула и потерла лицо руками. Я вдруг увидел ее — целиком. Нелепые, неуместные, неприличные штаны в облипку. Мокрая испачканная рубашка. Растрепанные волосы. Под глазами у Вилл залегла синева, а кожа была бледной, как у покойника. Когда я ее через кольцо позвал? Сколько времени вообще прошло? Когда в последний раз Вилл спала?!
— Хватит. Езжай к себе.
— Что?
— К себе езжай, говорю. Отдохни.
— Хочешь, я тут лягу? Вот, скажем, на сундуке. Постелю твой плащ, и нормально будет.
На мгновение я представил, что буду в комнате не один. Можно будет поговорить. Пошутить. Послушать истории про драконов.
А можно и помолчать. Я мог бы просто лежать и слушать, как дышит спящая Вилл…
Соблазн был силен, но я справился с искушением.
— Не стоит. Сундук твердый. К тому же это ужасно неприлично.
— Спать на твердом?
— Ты меня поняла. Ступай домой, тебя Колючка ждет.
— Ты заходил к Колючке? — обрадовалась Вилл. — Я знала, что ты ее любишь. Марк, ты лапочка.
— От лапочки слышу. Иди домой.
— Ладно, — вздохнула Вилл. — Убедил. Вернусь утром — и принесу тебе новый амулет. Старый в ноль разрядился, пока твои дырки подлатать пытался.
Расстелив у кровати мой старый плащ, она торопливо набросала на него сладости, завернула пеструю груду в узел и убрала в сундук.
— Чтобы не возникало лишних вопросов. Имей в виду, тут все, кроме апельсинов, чистейшая контрабанда.
— Погоди!
— Что?
— Пока не ушла — дай апельсин.
Хмыкнув, Вилл надрезала оранжевый плод крестообразно и стянула с него толстую кожуру.
— Держи. Куда кожуру выбросить?
— Никуда. Положи на стол.
Хорошо бы Паттишалл завтра наведался. Заходит он, значит, смотрит эдак вот, брезгливо и с жалостью… А у меня хоп! — и апельсиновые корки на столе.
Подавись своим южным виноградом, жлобина!
Глава 33, в которой Марк обследует место преступления
В проулке было сыро. Под стенами высились груды какой-то гниющей мерзости, от гигантской лужи отчетливо тянуло конской мочой. Свет факелов растекался по ее темным водам, рождая причудливые блики.
— Сюда, сэр Марк.
— Да иду я!
Как же, пройдешь тут. Ногу поставить некуда, чтобы в какую-то дрянь не вляпаться. Эти саксы хуже, чем свиньи. Серьезно, хуже. Мне как-то рассказывали, что свиньи — животные весьма разумные, гадят только в одном углу. А саксы все засрут, дай им волю.
— Вот, сэр Марк, поглядите.
Стражник повыше поднял факел. И я поглядел.
— Ох ты ж мать твою!
— Истину говорите, милорд. Святую истину.
Женщина лежала под стеной, прямо на куче гниющих капустных листьев. И была она мертвее мертвого. Глотку несчастной перепахали, как плугом — от шеи только лоскуты и остались, сквозь которые проглядывало что-то белое. Наверное, позвонки.
— Ее Билли и Сэм нашли, — бубнил за моей спиной стражник. — Зашли сюда отлить, глядят — а она лежит. Неживая.
Было бы странно, если бы живая — с такими-то ранами. Ей же голову почти отгрызли, как курице. Курица… Отъеденная голова… Курица… Курица!
— Стой здесь и карауль. Чтобы никто ни ногой! Не дай бог что — яйца оторву!
Я вылетел из проулка и вскочил в седло. Я знаю, кто людей жрет, как кур. Знаю!
— Миледи Вильгельмина! Миледи! Эй, Вилл! — я забарабанил в дверь кулаком, плюнул и врезал ногой. — Открывай! Да просыпайся ты!
Дверь распахнулась сама собой, и я шагнул в темную комнату.
— Вилл… ты где?
— В кровати, где еще. Ты знаешь, сколько времени? Совсем сдурел, что ли?
— Вылезай из своей кровати! — я на ощупь двинулся к лестнице. — Там труп лежит! Поехали!
Под ногами что-то загрохотало,
