Прикрыла глаза, собираясь с силами. Сейчас или никогда.
Мне достаточно было пары ударов сердца и одного глубокого вздоха, чтобы решиться. А потом я резко развернулась, сделала шаг навстречу Плетневу и, обвив руками его шею, притянула к себе, вынуждая наклониться, и поцеловала. Сильно, глубоко, жарко. Так, как целует мужчину женщина, давая согласие быть с ним.
Плетнев ответил на мой поцелуй, но его руки не спешили обнимать в ответ. Он просто стоял, не делая никаких движений. И толко его рот отвечал мне пылко, страстно, головокружительно.
Пару минут мы целовались, как безумные, а после Плетнев сам разорвал наш поцелуй.
— Я могу спросить, что это было? — его голос звучал хрипло.
— Я тебя поцеловала, — ответила и отпустила его шею.
— И что это значит?
— Что я хотела тебя поцеловать. По-моему, это очевидно. Надеюсь, я не сильно тебя …. Напугала?
— Ядвига, — спросил Плетнев, внимательно глядя мне в лицо, — в какую игру ты играешь?
— А ты? — не осталась я в долгу. — Во что играешь ты?
Он не ответил, только покачал головой.
— Пойдем, нам еще предстоит подъем выше.
— Выше сорок второго этажа?
— Здесь восемьдесят восемь этажей. Несколько лет назад это были самые высокие башни в мире, — почти спокойно сказал Плетнев, делая вид, что ничего особенного между нами не произошло.
— Мы поднимемся на самый верх? — я тоже сделала вид, что ничего только что не было.
— Только на восемьдесят шестой этаж, выше не пускают.
— Тогда поехали, — я взяла его за руку и повела в сторону лифта.
Оставаться на стеклянном мосту стало почему-то неловко.
Мы снова поднялись на лифте, вышли на смотровую площадку. Так и держась за руки, обошли ее и встали у прозрачной стены. Напротив виднелась телебашня «Менара».
— Почему ты поцеловала меня? — спросил Плетнев.
— Хотела и поцеловала, — я вскинула голову, будто обороняясь.
Плетнев задумался, переваривая мой ответ.
— Кажется, нам надо поговорить, — решил он. — Пойдем на выход.
Но сразу уйти нам не удалось, пришлось ожидать, когда соберется вся группа, с которой мы поднимались.
Выйдя из лифта, Плетнев предложил:
— Хочешь, пойдем к фонтанам? Там сейчас шоу в разгаре.
— Ты сам сказал, что нужно поговорить.
— Ядвига, мне надо собраться с мыслями.
— Даже так? А разговор, чувствую, намечается серьезный.
— Серьезнее не бывает, — ответил Плетнев.
— Тогда давай начнем с фонтанов. Ты подготовишься, все обдумаешь, а я пока фонтанами полюбуюсь и музыку послушаю.
Возле фонтанов собралась толпа народа. Взрослые сидели на скамейках, дети носились вокруг. Орала музыка, высокие водяные струи взмывали вверх, переливаясь разноцветными огнями.
— Ты уверен, что это подходящее место? — спросила у Плетнева, оглядываясь вокруг.
— Не впечатлило?
— Честно говоря, не очень. Фонтаны, конечно, красивые, но народа чертова куча, да и музыка на любителя. Может, пойдем, куда потише?
— Хорошо. Пойдем, пройдемся.
Мы пошли вглубь парка, удаляясь от шумной толпы. Когда фонтаны остались далеко позади, я притормозила.
— Будем говорить?
И села на лавку.
— Будем, — ответил Плетнев и тоже присел рядом.
— Знаешь, — задумчиво, глядя прямо перед собой, начал рассказывать Плетнев, — Марина много о тебе рассказывала. Она вообще очень много говорит, старается заполнить пустоту между нами.
— И что же она обо мне говорила?
— Что у нас появилась новая соседка. Поначалу ты ей не очень понравилась, но ей вообще мало, кто нравится. А потом она тобой заинтересовалась. Признала за свою.
— Еще скажи, что стала считать своей подругой, — вставила я.
— И не надейся, — хмыкнул Плетнев. — У Марины нет подруг. Да и не может быть, для нее все недостаточно хороши. Но я сейчас не о Марине. Вернее, не только о ней. Ты спрашивала, почему я с ней не разведусь. Я тебе правду сказал: мне ее просто очень жалко. Мы очень давно стали чужими. Сначала это понял я, потом дошло и до нее. Но если я готов развестись, то Марина упорно цепляется за наш брак, пытается делать вид, что у нас все хорошо. Понимаешь, у нее ничего в жизни нет. Вообще ничего. Ни друзей, ни дела, ни хобби, хоть какого-нибудь завалящего. Есть только эта иллюзия счастливой семейной жизни. Несколько лет назад я пытался с ней договориться, убедить в том, что нам нужно расстаться. Но все мои разговоры она воспринимала в штыки. Возможно, ты сочтешь меня слабаком, но я не хотел бросать Марину против ее воли, хотелось договориться по-человечески.
— А я решила, что у нее на тебя какой-то убойный компромат, — перебила я.
— У нее есть кое-какие бумаги, — заметил Плетнев. — Но это все несерьезно. Те документы, которые Марина хранит, как зеницу ока, на самом деле ничего для меня не значат. Даже если она решиться их обнародовать, ничего ужасного ни со мной, ни с моим бизнесом не произойдет. Ну, подумаешь, будет скандал. Поговорят, да и забудут.
— Но она считает иначе?
— Да, она уверена, что крепко держит меня за яйца. Извини за грубость.
— Так зачем тебе я?
— Сейчас все объясню. Я, когда тебя впервые увидел, подумал, что ты такая же, как Марина.
— Это какая же?
— Пустая. У нее ведь был огромный потенциал, понимаешь? Образование, карьера. Я был совершенно не против, чтобы она продолжила работать. Хоть на подиуме, хоть по специальности. Предлагал варианты. Но Марина ни в какую не соглашалась. Ей до дрожи хотелось быть, как это называется? Светской львицей. Знать бы еще, что это такое, — горько усмехнулся Плетнев. — Вот я смотрел на тебя и думал, что ты такая же, только разведённая. Мужу твоему бывшему сочувствовал. Бедный мужик, натерпелся. И мне пришла в голову абсолютно дурацкая идея, но утопающий хватается за соломинку.
— Боюсь даже представить, что это была за идея.
— Я решил, что если закручу с тобой роман, а Марина о нем узнает, она смертельно обидится и разведется со мной. С криками, скандалами, битьем посуды и громкими интервью в желтой прессе.
От услышанного я выпучила глаза.
— Ну, ты и Макиавелли, — протянула ошарашено. — Это ж как она тебя достала, что ты до такого додумался. Плетнев, ты что, идиот?!
— Я не мог ее бросить, — сказал он с отчаянием. — Просто не мог!
— Не кричи, у меня отличный слух. И я поняла: ты решил трахнуть подружку жены, чтобы жена об этом узнала и, разозлившись, тебя бросила. Просто наполеоновский план, ничего не скажешь.
