Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
— Да, в этом что-то есть.
— Я сам никогда не воевал, — продолжал он. — Я ничего не знаю о войне. Я вел мирное существование в лоне Церкви и в кругу семьи. Мы привыкли, что старики смотрят на молодежь снисходительно, потому что та не видела жизни, но сейчас мир как будто перекосился. Это ваше поколение, а не мое прочувствовало на себе всю глубину людской жестокости. Это мальчикам вроде вас теперь приходится жить с тем, что вы видели и делали. Вы несете на себе всю тяжесть. А нам, старикам, осталось лишь смотреть на вас и дивиться.
— Вы собирались рассказать мне, где были сегодня после обеда.
— С прихожанами, — он горько улыбался. — Понимаете, группа наших прихожан собирается воздвигнуть памятник. Всем жителям Нориджа, погибшим на войне. Большую каменную скульптуру со списком всех мальчиков, отдавших свою жизнь. Вы наверняка слыхали о чем-то таком — это сейчас происходит по всей Англии.
— Конечно, — сказал я.
— И обычно это организуется через церковь. Приходской совет руководит мероприятиями по сбору средств. Мы заказываем скульптору эскизы, выбираем один, составляем списки погибших, а потом где-нибудь в мастерской человек с молотком и зубилом в руках садится на табуретку у большого камня и принимается увековечивать имена мальчиков, которых мы потеряли. Сегодня этот список окончательно утверждался. И я, как настоятель, обязан был присутствовать.
— А… — Я начинал понимать.
— Вы можете себе представить, каково мне было? — спросил он. Глаза его наполнились слезами.
— Нет, конечно, — ответил я.
— Каково человеку, когда ему говорят, что имя его сына, отдавшего жизнь за свою страну, недостойно места на памятнике, потому что этот сын — трус, предатель и не патриот? Каково слышать такие слова про мальчика, которого ты растил, сажал к себе на плечи на футбольных матчах, кормил, купал, платил за его школу? Это чудовищно, мистер Сэдлер, я не подберу другого слова. Чудовищно.
— Я вам очень сочувствую. — Я ощущал все бессилие своих слов.
— А мне-то что от вашего сочувствия? Разве оно воскресит моего сына? Имя на камне ничего не изменит, но все же значит хоть что-то. Вы понимаете, о чем я?
— Да, понимаю. Вам очень тяжело.
— Нас поддерживает вера, — сказала миссис Бэнкрофт, и муж бросил на нее пронзительный взгляд, словно был не совсем убежден в правоте ее слов.
— Боюсь, на этот счет у меня нет никакого мнения, — ответил я.
— Вы не веруете, мистер Сэдлер? — спросил священник.
— Нет. Если честно, то нет.
— Я вижу, что после войны молодые люди либо приходят к Богу, либо полностью отворачиваются от него. Я в растерянности. Я хочу сказать, что не понимаю, как их вести. И чувствую, что отстал от века.
— Трудно ли быть священником? — спросил я.
— Думаю, это не трудней любого другого ремесла. Бывают дни, когда знаешь, что приносишь пользу. А в другие дни чувствуешь свою полнейшую бесполезность для человечества.
— А в прощение вы верите?
— Я верю, что мы должны искать прощения. И что мы должны прощать. А вы нуждаетесь в прощении, мистер Сэдлер? За что именно?
Я покачал головой и отвернулся. Я подумал, что мог бы провести в этом доме всю оставшуюся жизнь, но так и не набраться храбрости посмотреть в глаза его хозяевам.
— Простите, но я так и не понял, зачем Мэриан вас привела, — продолжал священник, когда стало ясно, что я не отвечу. — А вы?
— Я даже не знал о ее намерении, — ответил я. — Пока мы не оказались на улице рядом с вашим домом. Надо полагать, ей казалось, что это удачная затея.
— Для кого? Прошу вас, мистер Сэдлер, поймите меня правильно. Мы рады видеть вас, но ведь вы все равно не воскресите нашего сына, так? Более того, вы — лишнее напоминание о том, что случилось там, во Франции.
Я кивнул, признавая правоту его слов.
— Но есть люди — в том числе наша дочь, — которые никак не могут оставить прошлое в покое, им нужно все раскопать и найти причины, почему события сложились так, а не иначе. Я не принадлежу к числу этих людей, и моя жена, насколько мне известно, тоже. Даже если знаешь причины и предпосылки, это не меняет абсолютно ничего. Может быть, мы просто ищем виноватого. По крайней мере…
Он на миг замолчал и улыбнулся мне:
— Я рад, что вы остались в живых, мистер Сэдлер. Честное слово. Вы, кажется, достойный молодой человек. Ваши родители, должно быть, счастливы, что вы вернулись.
— Не уверен, — ответил я, пожав плечами.
Мои слова поразили его жену больше, чем все, что я сказал до этого.
— Что это значит? — спросила она, подняв на меня взгляд.
— Мы с ними не близки, — объяснил я, жалея, что вообще задел эту тему. — Неважно. Я предпочитаю не обсуждать…
— Но это нелепо, мистер Сэдлер! — воскликнула она, встала и гневно посмотрела на меня, уперев руки в бока — словно мои слова ее рассердили и огорчили.
— Это происходит не по моему выбору.
— Но они знают, что у вас все хорошо? Что вы живы?
— Думаю, да. Я им писал. Но ни разу не получил ответа.
У нее на лице отразилась подлинная ярость.
— Иногда я вообще не понимаю этой жизни, мистер Сэдлер. — Ее голос едва заметно прерывался. — У ваших родителей есть сын, он жив, но они не желают его видеть. У меня есть сын, которого я жажду увидеть, но он мертв. Что это за люди? Люди они вообще или чудовища?
* * *
Всю последнюю неделю до отъезда в Олдершот я пытался решить, следует ли мне повидаться с семьей. Было вполне вероятно, что я погибну там, и даже при том, что я никак не общался со своими родными уже полтора года, я думал, что раз такое дело, то, может быть, они захотят со мной помириться. И я поехал. В последний день перед отправкой — была среда, и дул пронизывающий холодный ветер — я вышел на станции Кью-Бридж и зашагал по направлению к Хай-стрит в Чизике.
Все улицы для меня слились в одну, равно знакомую и далекую, словно я видел это место давным-давно, во сне, но теперь мне позволили один-единственный раз увидеть его наяву. Я был странно спокоен — я объяснил это для себя тем, что мое детство было в основном счастливым. Да, отец был часто груб и жесток со мной, но в этом не было ничего необычного: отцы моих друзей мало чем от него отличались. А мать была всегда ко мне добра, хоть и держалась отстраненно. Меня тянуло с ней повидаться. Я был уверен, что она отказывается от встреч и не отвечает на мои письма только по настоянию отца, который приказал полностью оборвать всякие связи со мной.
Но чем ближе я подходил, тем больше трусил. Вот уже показался ряд магазинов, в конце которого располагалась лавка моего отца. За ними шел ряд домов, где когда-то жили Питер и Сильвия. Увидев вдали окна родительского дома, я вдруг утратил решимость, присел на лавочку и вытащил из кармана сигарету, пытаясь набраться куража.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
