и верно. Сейчас мы готовим конфликт Английского короля и Ватикана, который закончится полным разрывом английской церкви и Рима. Король Англии признает себя главой «своей» церкви. Ватикан предаст его анафеме. Мы очистим Англию от развращённых папских сторонников и воспитаем новых миссионеров, освобождённых от тягот надуманных обрядов.
Он замолчал. Молчал и я.
— Вам нечего у меня спросить? — Удивился он.
— Всё понятно, мастер. Вы всё доходчиво объяснили. И я принимаю ваше посвящение.
— Вот как? Вы, всё же, сами делаете выбор?
— Это иллюзия, — засмеялся я.
— Но вы не спросите, в чём суть конфликта короля с Ватиканом.
— Боюсь снова показаться слишком догадливым, но весь Лондон только и говорит о требовании короля отменить его брак с Екатериной Арагонской.
Говард развел руки.
— Единственный вопрос, мастер... Генрих знает, что им играют, или он сам в игре? Я склоняюсь к последнему.
Говард покачал головой из стороны в сторону.
— Генрих игрок. Он любил играть с детства, а Вулси этому потакал. Даже на жене своего брата он женился, предполагая этот конфликт. По совету Вулси, конечно. Никто не ожидал, правда, что Кэтрин не сможет родить сына, но это только повод.
— С такими знаниями вы выпустите меня за пределы Англии? — Рассмеялся я.
— Честно говоря, — поддержал меня в смехе Говард, — теперь уже и не знаю. Будем уповать на ваше двенадцатое колено. Число двенадцать символично. Меня смущает лишь одно…. Ваше охлаждение к поиску Грааля, спрятанного вашим предком. Вы были так активны в организации экспедиции в Аравию, а потом резко охладели.
— Я вдруг понял, что сиюминутное конкретное дело может быть полезнее, чем идея фикс.
[1] Госпитальеров.
[2] Стоун — 6.35 кг.
[3] Историк Джеффри Штайнберг.
Глава 20
Из Англии я отплыл на своей старой любимой китайской джонке, но с запасом обычных косых парусов. Я опасался оледенения китайских парусных конструкций. Стояла ранняя осень одна тысяча пятьсот двадцать четвёртого года, но в северных широтах, пока мы туда дойдём, нас встретят морозы.
Мне оставили все мои пушки, чему я был несказанно рад. Сорок моих орудий плюс орудия трёх малых «крейсеров» должны были стать значительным аргументом при встречах с балтийскими пиратами.
Подписав контракт с лондонской Ганзейской конторой Города Любека по доставке сукна в Новгород, мы смело шли под их бело-красным флагом, увенчанным чёрным двуглавым орлом на белом фоне.
В 15 веке Новгород оказался сначала в блокаде, а потом в полной зависимости от Ганзы. Новгородцы опасались плавать в Балтийском море, а в 1494 году Великий Князь Московский и всея Руси Иван Третий вообще закрыл Немецкий Дом в Новгороде, конфисковав все имевшиеся в нём товары.
Открыли контору уже при новом Московском Князе Василии Третьем в 1514 году и то, только после того, как Император Священной Римской Империи Максимилиан официально признал его царём. Однако, активной торговли уже не получалось. Новгородская земля оскудела от войн и мора. Да и рынки сбыта уже были утрачены.
* * *
Заправившись водой и провизией в Любеке, нанеся визит главе Торгового Дома, одновременно являвшимся мэром этого симпатичного городка, мы на вторые сутки продолжили путь. Балтийское море преодолевалось легко, и к Риге прибыли до морозов.
У Тевтонцев мы прогостили всю зиму и март, а в середине апреля уже готовились швартоваться у Котлина острова.
Когда-то в той жизни я читал, что Финский залив назывался Котлинским озером, а река Нева вытекала из него и впадала в Ладожское. Но, судя по тому, что никакого озера мы не увидели, а увидели всё тот же залив, здесь и сейчас всё было стандартно.
На восточном берегу острова стояли, вытащенные на берег, несколько рыбацких, судя по развешенным рядом сетям, баркасов. Там же находился небольшой посёлок в десяток полуземлянок. Людей не наблюдалось, но кострища дымились. Не заметив к себе интереса, я махнул рукой в сторону востока.
К устью Невы подошли с попутным ветерком скоро, за два часа с четвертью, и увидели там приличных размеров городок. И даже с деревянными домами, а не с землянками. При виде нашей флотилии людишки, занимавшиеся чем-то на берегу, разбежались и куда-то попрятались.
Бросив якоря мы стали ждать.
* * *
— Не пройдёте вы эдакой шаландой по Волхову. Да и Орешек вас не пропустит. С такими дурами, — мужик указал рукой на палубные орудия. — В крепости таких нет, а тут… на тебе. На бортах. Воевать что-ли собрался Новгород? На кой они тебе там?
— А на мелких пройдём Волхов? — Спросил я. — Пушки я с них сниму, да на большом оставлю. На новгородских землях они мне, и впрямь, ни к чему.
— На мелких? Могёт быть, что и протянут по порогам.
— Товара много везу.
— Товара много, это хорошо. А что за товар?
— Сукно английское да специи.
Я с удовольствием говорил на родном языке. Расспросил лоцмана о житье-бытье, которое оказалось безрадостным: «посколь ганза кораблей не шлёт», а «людишки привыкли жить с когга[1].
— Ты, почитай, первый, а ранее тут бы ужо караваны стояли и ругались промеж собой. Бывало, и по зиме коггы приходили, да санями шли. Но то, в основе, с серебром за пухом. А кто и ждал, пока лёд сойдёт.
— А ты сам-то до Новгорода ходил? — Спросил я лоцмана.
— А то! Сколь раз и не упомню.
Старик приплыл к нам как стемнело. Меня позвал вахтенный офицер, когда я уже спал. Накинув на себя овечий тулупчик, я вышел на палубу. Подмораживало. Апрель — ещё не всегда весна в этих широтах.
Парусный ял прижимался к борту. В яле сидело трое: старик и двое мужиков помоложе. Похоже, его сыновья.
— Что надо, отец? — Спросил я.
— Ух ты! По-нашему гуторит немец, — воскликнул старик, обращаясь к сынам. — Великая редкость. Лоцман мы! — Крикнул он уже мне.
— На борт поднимешься? — Спросил я.
— А то! Кидай верьву.
— Спустите трап, — скомандовал я вахтенному.
Трап спустили. Дед поднялся на палубу.
— Пройдёшь в каюту? — Спросил я.
— Пошли, коль не шутишь, — ответил дед осторожно.
Мы прошли в мою капитанскую каюту, примыкающую к моим жилым апартаментам. Я попросил вахтенного подать чай с сухарями и через пять минут перед нами образовался стандартный для меня набор: чай, сахар, сухари, кружки.
Слегка
