с которыми боролось БУУП, от разбойных нападений до мошенничества, совершаемого зачастую международными, хорошо организованными бандами, не имели ни одной отправной точки для проведения расследования в Интернете.
То и дело его взгляд упирался в пустой стол, за которым еще на прошлой неделе сидел Бен Варнхольт. Три монитора, ноутбук и персональный компьютер исчезли так же, как и залежи на столе и в шкафу за ним, — были конфискованы людьми Гартвейна, которые с самого начала подозревали в хакере замаскированного террориста. Сейчас он все отдал бы, чтобы услышать очередную безобидную перепалку между Клаузеном и Варнхольтом! Она, по крайней мере, создала бы ощущение реальности.
Звонок служебного телефона прервал его мысли. Номер на дисплее указывал на внешний вызов из телефонной сети Берлина. На того, кто знал его прямой номер.
— Берлинское управление уголовной полиции, Адам Айзенберг слушает.
— Здравствуйте, господин главный комиссар, это Регина Гильберт.
Он был настолько удивлен, что растерялся и медлил с ответом.
— Алло? — Она проверила связь.
— Эээ, алло, госпожа доктор Гильберт. Чем я могу вам помочь?
— Я хотела бы снова поговорить с вами. У меня есть информация, которая может оказаться для вас полезной.
Он вынудил себя ответить в соответствии с предписаниями.
— Я думаю, вам лучше обратиться к господину Коху. Если хотите, я могу перевести ваш звонок на его номер.
— К господину Коху? — спросила она разочарованно. — Вам совсем не любопытно, что я вам хочу рассказать?
— Нет, что вы, но… я больше не задействован непосредственно в расследовании.
— Понятно. Тогда я сформулирую иначе: не хотели бы вы сегодня поужинать со мной?
Он подумал, что ослышался.
— Я… Наверное, служебные предписания… Запрещают со свидетелями…
Она звонко засмеялась.
— Разве вы только что не сказали, что больше не участвуете в расследовании?
— Да, так, но…
— Да, ладно, господин Айзенберг! Я просто хочу сообщить вам кое-что. А вы потом решите сами, как поступить с тем, что я расскажу.
У него пересохло в горле, и пришлось откашляться.
— Эээ, хорошо. Где и во сколько?
Она продиктовала ему адрес одного дорогого итальянского ресторана недалеко от института.
— Скажем, в 20:00.
— С удовольствием.
— Замечательно. С нетерпением жду нашей встречи. До вечера!
Она положила трубку, отняв у него возможность что-либо возразить.
Айзенберг смотрел на телефон, как на цилиндр фокусника. Неужели, он только что договорился об ужине с Региной Гильберт?
* * *
Он пришел в ресторан на пятнадцать минут раньше назначенного времени. А невероятно долгие тридцать минут до этого потратил на приготовления к выходу: побрился, попытался привести в порядок седеющие волосы (нужно было, конечно, сходить к парикмахеру, но на это не осталось времени), подобрал подходящую одежду из своего скудного гардероба. Последняя задача оказалась практически неразрешимой. Черный костюм, имевшийся на случай официальных мероприятий, показался ему чересчур строгим. Остальной гардероб состоял из джинсов, застиранных бежевых брюк, темных пуловеров и трех пиджаков, которым был уже не один год, и потому смотрелись они поношенными. Завершал коллекцию ярко-зеленый пуловер, который он купил на выходных в «Ка-Де-Ве» и в котором, как ему теперь было абсолютно ясно, он напоминал лягушку. В итоге он надел наиболее приличные джинсы, относительно белую рубашку и пиджак от черного костюма, завершив образ черными туфлями, начистить которые ему, правда, не хватило времени.
И вот уже сидя за столиком в углу дорогого ресторана, он чувствовал себя до неприличия плохо одетым. Остальные посетители были одеты буднично, однако, даже не присматриваясь к мелким логотипам на их одежде, можно было понять, что она дорогая. Здесь вращалось общество, с которым ему доводилось соприкасаться, только когда кто-то из его представителей попадался на грязных делишках или погибал от руки убийцы. Счет за сегодняшний ужин пробьет приличную брешь в его месячном бюджете. К счастью, он вел простую жизнь, для которой скудного жалования полицейского хватало с лихвой.
Насколько некомфортно он чувствовал себя здесь, настолько уверенно держалась Регина. Она поздоровалась со старшим официантом и махнула рукой Айзенбергу еще с порога. На ней был светлый костюм простого покроя, который подчеркивал фигуру и создавал восхитительный контраст с ее загорелой кожей и темными волосами.
— Добрый вечер, господин комиссар! — сказала она, сияя улыбкой. — Как здорово, что у нас получилось встретиться!
Он встал и несколько напряженно пожал ей руку. От Гильберт исходил тонкий аромат луговых трав. Они сели за стол. Айзенберг искал в памяти предложения, которые подошли бы для непринужденного разговора в их ситуации, однако не находил. К счастью, она оказалась искусной собеседницей.
— Спасибо, что согласились прийти сюда. Я понимаю, здесь несколько чопорная атмосфера, — сказала она, выкатив глаза и указав кивком на соседний столик, за которым сидела пожилая семейная пара, не скрывавшая своей состоятельности. — Но еда здесь прекрасная, и от института недалеко. Можете себе представить, что сейчас у нас там творится. Клиенты забеспокоились и переживают, что будет с их проектами после смерти Вальтера Меллека.
— Найти ему замену, наверное, непросто, — предположил Айзенберг.
Она кивнула.
— Да, непросто. Но давайте не будем о проблемах. Расскажите о себе.
— О себе? Рассказ будет коротким.
Она улыбнулась.
— Это стандартная отговорка по-настоящему интересных людей. Люди, с упоением болтающие о себе, наводят на меня скуку.
— Сомневаюсь, что я могу показаться вам интересным человеком.
— А что, как вы думаете, меня способно заинтересовать в человеке?
— Не знаю. Наверное, его ум.
— А вы умный? — спросила она, глядя на него пронзительным взглядом.
— До вас мне далеко.
Она наморщила лоб.
— Вы меня побаиваетесь?
— Я бы так не сказал. Но вот в шахматах или в счете в уме у меня не было бы шансов против вас.
Она засмеялась смехом, в котором прозвучало неподдельное, чистое веселье, — в меру громко и в меру звонко.
— Нет, не было бы. Я уже в четырнадцать лет была гроссмейстером, самой юной в Германии. И знаете что? Сегодня у меня нет шанса победить даже средненькую шахматную программку на моем телефоне. Какая мне польза от такого ума?
— Я думаю, для вашего ума есть множество других сфер приложения, не только шахматы.
— Тут вы правы. Но я всегда подчеркиваю, что ум бывает разным. Я умею считать и играть в шахматы лучше вас, но значит ли это, что я умнее?
— Я никогда не считал себя особенно умным.
«В отличие от моей бывшей жены», — чуть не слетело у него с языка.
Гильберт заметила паузу и заполнила ее.
— Я думаю, если бы Моцарт или Пикассо прошли тест на определение уровня интеллекта, то показали бы, в лучшем случае, средние результаты. Однако, вне всяких сомнений, оба они были
