Ни хрена себе! Ведь деньги-то он истратил не просто ничейные, а ваши кровные денежки.
— Наши деньги на перекате сели, — сказал Вилков.
— Но, чудак-человек, сплавщикам кидал он по десятке на рыло из вашего фонда!
— И правильно делал. Мы ж не работали.
— Правильно?! По десятке в день!
— А ты попробуй отработай свои восемь часов, а потом еще вкалывай с пяти вечера и за полночь. Поворочай-ка бревна шестнадцать часов в сутки! Вот тогда и поглядим — сколько ты запросишь.
— Им же еще запань платила!
— А ты хочешь, чтобы они даром вкалывали?
— Вот вы и вкалывали даром. Я тебе, дураку, пытаюсь втолковать это, а от тебя отскакивают слова, как горох от стенки.
— Ты подбирай выражения, не то можешь язык прикусить.
Во время этой неожиданной перепалки Семынин молчал, с опаской поглядывал на распалявшегося Вилкова.
— Ну, ладно, ладно! — стал утихомиривать его Боборыкин. — Я ж к вам с добрым советом. Начальство намекнуло, что делать надо. По знакомству, понял? А сделать надо вот что: напишите заявление в прокуратуру: так, мол, и так — наш бригадир или прораб он? Как вы его называете? Не считался с коллективом, заставлял работать в сверхурочные часы и даже по выходным дням. А за то, что мы не соглашались, подменял нас незаконным наемом со стороны, переплачивал случайным рабочим, доводя тем самым нас до отчаянного положения. Ну и все в таком роде. Напишите и завтра же подайте заявление. Вам все выплатят, все до копейки. Точно говорю. Суд прикажет!
— Одного я не могу понять — с чего это ты нас так полюбил? — с усмешкой спросил Вилков.
— Да вы же дети неразумные! — Боборыкин, все более возбуждаясь выпитой водкой, размахивал руками и с жаром говорил: — Мне жаль вас. Все ж таки я работник запани, в управлении состою. А он и вас обидел, и наших сплавщиков разлагал. Такие люди, как Чубатов, хуже заразы. Это ж они воду мутят. И сами жить не умеют, и другим не дают. Он же психопат… Ненормальный! Таких надо либо в тюрьму сажать, либо в сумасшедший дом! Боборыкин пристукнул кулаком по столу.
— Ну, ты и фрукт! — сказал Вилков в изумлении. — А я думал, что ты ненавидишь его из-за Дашки. И еще помогал тебе… По пьянке…
— Очнись! При чем тут Дашка? Он же преступник, растратчик! Его надо на чистую воду выводить. Это долг каждого честного человека…
— Ну, хватит! — гаркнул Вилков, вставая.
В одну руку он взял бутылку водки, второй схватил за ворот Боборыкина и потащил его к двери.
— Да пусти ты, обормот! — Боборыкин вырвался из цепкой лапы Вилкова и вернулся к столу за портфелем. — У меня здесь документы, понял? А вам привет с кисточкой! — В дверях приставил большой палец к уху и помахал растопыренной ладонью.
— Ничего себе компот заварился, — сказал Семынин после ухода Боборыкина. — Что делать будем?
— Придется идти к капитану. Иначе Ивану тюрьма.
— Эх ты, Федя, съел медведя!… Неужто от твоего похода что-либо изменится?
— Не знаю, — ответил тот и зло выбросил в форточку стакан с недопитой водкой.
16
На следующее утро Вилков с Чубатовым встретились неожиданно возле милиции; Вилков выходил от следователя, а Чубатов шел по вызову на допрос. Они не виделись с той самой драки на таежном речном берегу…
Тогда они только что сняли свои пожитки с плотов и сносили их в лодки, нанятые в удэгейском селе. Лодки пригнал Чубатов и застал своих лесорубов на берегу пьяными. Возле них крутился Боборыкин, тоже пьяный, с возбужденным красным лицом. Чубатов сообразил, что, пока он пригонял лодки, этот тип даром время не терял, и грубо обругал его: "Ты, мать-перемать, долго будешь путаться в ногах! Кто тебя звал сюда с водкой?" — "По закону полагается выпить отходную, — ответил тот насмешливо. — Рабочие не виноваты, что хозяин у них обанкротился". — "Чего ты на человека набросился? — загудели лесорубы. — Он же ото всей души. Ничего не жалеет. Компанейский человек". — "Поменьше компании надо было водить, а побольше работать. Вот и не сидели бы здесь на перекате!" — "Это мы, значит, не работали? А ты, значит, работал? Так выходит?!" — "За вашу работу не на лодках везти вас, а пешком по тайге прогнать… Да в шею!" "Нас в шею? Ах ты мотаня! Живодер!" — "Лодыри! Захребетники!" Ну и пошла щеповня.
Первым бросился на него Вилков. Прицелился издали, летел неотвратимо и топал, как сохатый, хотел с разбегу сшибить его всей массой своей увесистой туши. Чубатов, увернувшись от удара, принял его на левое бедро и по инерции легко перекинул через себя в воду. Вторым бежал Семынин, и этого сшиб Чубатов кулаком в челюсть. Потом кто-то треснул его по затылку палкой; в глазах ослепительно вспыхнули разноцветные круги, и он упал, теряя сознание. Когда били его лежачего, он уже не чуял.
И вот теперь они встретились нос к носу. От неожиданности растерянно остановились; Вилков настороженно и выжидательно поглядывал на Чубатова. Тот первым пошел к нему и протянул руку с едва заметной виноватой улыбкой:
— Здорово, Федор! К сожалению, ничем порадовать не могу. Деньги не дают, говорят — ждите весны.
— Слыхали, — ответил Вилков и, чуть помедлив: — А как у тебя?
— Хреново… Наверно, посадят. Отчет не утверждают.
— Я это… к следователю ходил. Сказал ему: ежели для суда нужно, то мы напишем заявление, что наем сплавщиков был вынужденным, из-за нас то есть. Мы и виноваты. И на суд придем.
— Ну, спасибо!
— Ты извини, что так вышло между нами. Погорячились. — Вилков только руками развел.
— Ладно… Я сам виноват, — сказал Чубатов и пошел прочь.
В кабинете у Конькова посреди стола лежала серая папка с крупной белой наклейкой, и — черная надпись: "Дело N_76". Увидев эту папку, Чубатов почуял холодок на спине, и сердце заныло и затюкало… Но виду не подал и говорил, бодрясь:
— Здорово, капитан! Давно не виделись.
Коньков поздоровался за руку, указал на стул, сам сел напротив, все приглядывался к Чубатову.
— Вроде бы никаких следов. У лесника Голованова вы по-другому выглядели.
— На нашем брате как на собаке зарастает, — усмехнулся Чубатов. —
