— Да, Волк. Один из нас падет. Это единственный выход. — Он поднял свой топор. — Выпей за мое здоровье вечером в Валгалле вместе с мертвецами.
Он сделал мощный бросок. Олаф отразил удар своим мечом. Лязгнула сталь, две могучие руки дрогнули, и противники с ревом бросились друг на друга. Олаф с силой ударил датчанина и ранил его, но тот упал и увернулся, выигрывая время. Олаф последовал за ним. Фриггид бросил пригоршню грязи Олафу в глаза, ослепив его, и подпрыгнул, чтобы нанести смертельный удар, но Олаф почувствовал звук его оружия и предотвратил удар своим мечом. Меч дрогнул и вылетел из его рук.
Протерев глаза, Олаф увидел, что датчанин подвигается к нему снова. Он высоко подпрыгнул, чтобы избежать удара в ноги. Тяжелый топор заставил Фриггида накрениться, но он быстро поднялся. Олаф понял, что играет в кошки-мышки без оружия. Он отодвинулся назад, избегнув серии быстрых ударов только благодаря проворству и ловкости. Потом кто-то бросил меч к его ногам. Он не знал, кто это мог сделать, но сейчас это его не волновало. Он рванулся, чтобы поднять оружие.
Фриггид пронзительно крикнул в гневе и бросился вперед, обрушив свой меч на череп Олафа, но тот в последнюю секунду уклонился, почувствовав, что часть его волос отсечена. Фриггида Кривоногого отнесло в сторону, и он влетел в заросли. Олаф рванулся за ним, но слишком поздно. На пути появились два датчанина, и их предводитель сбежал. Олаф вступил с ними в схватку, заметив про себя, что Фриггид оказался трусом и не пожелал сразиться один на один. Он зарубил датчан.
Он победил в этот день, но не сразил Фриггида Кривоногого. И почувствовал себя опустошенным и истощенным.
Что-то зашуршало в деревьях, Олаф наклонился и опять схватил меч, его глаза настороженно уставились на заросли. Он увидел только что-то белое, мелькнувшее в глубине леса — кусок белой длинной робы.
Он медленно улыбнулся и посмотрел на меч, который так своевременно вернулся к нему, поднял его высоко, позволяя угасающему солнцу отражаться на нем.
— Спасибо, Мергвин, — прошептал он. — Ты спас мне жизнь.
Он уже не чувствовал себя опустошенным и ощутил силу, возвращающуюся к его усталым конечностям. И громко рассмеялся.
— Да, — сказал он тихо, — спасибо, мой странный друг, так как я очень счастлив, что остался жив.
Брайс Мак-Аэд не пускал никого к Лейту. Прислонившись к дубу, он прижимал тело брата к груди, и слезы текли у него по щекам. Он убирал волосы с бровей Лейта, разговаривал с ним, иногда смеялся.
Даже Ниалл из Улстера с искаженным горем лицом не мог оторвать брата от мертвого Лейта, которого пора уже было хоронить. Викинги сразу решили оставить молодого ирландца наедине с его горем; они ушли позаботиться о похоронах своих убитых. Но ирландские монахи были обеспокоены. Они требовали, чтобы тело вернули им, чтобы душа Лейта могла присоединиться к душам христиан на небесах.
Такая сцена ждала ирландского Верховного короля, когда он узнал о смерти сына. Он не пытался мешать Брайсу, он просто встал на лужайке, его сердце стало таким же хрупким и разбитым, как и его кости. Лейт. Славный парень. С кристально-чистым смехом. Сын, который мог встать между серьезным Ниаллом и угрюмым Брайсом и, сказав несколько простых слов, охладить их пыл. Лейт. Аэд закрыл глаза, так как боль сотрясала его тело. Он пытался убедить себя, что он удачливый человек. Он был Ард-Ригом Ирландии; он провел большую часть жизни в сражениях. Воспитал десять детей, и каждый его отпрыск достиг совершеннолетия. Его сыновья постоянно сражались — все, кроме Майкла, который тренировался со стражей в Таре и Шине, и Галббрайта, который давно присоединился к Святому ордену.
У Аэда было десять детей, но этот факт не облегчал боли от потери сына, особенного и неповторимого.
Но он был Ард-Ригом, вождем тех, кто долго и жестоко сражались за него; тех, кто отдал своих сыновей этой земле. Он не мог показывать своего горя и не мог осуждать другого сына, который обнимал мертвого брата. Он медленно подошел к Брайсу и положил руку ему на плечо.
— Он был твоим братом, Брайс, — сказал тихо Аэд, — и он был моим сыном. Я заберу его у тебя.
На мгновение Брайс сильнее сжал окровавленное тело, потом встретился глазами с отцом и увидел в них жалость.
Аэд принял мертвого сына из его рук и вынес его из леса. Он нес на руках сына, который при жизни был выше и шире его и никогда не дрогнул в бою.
Он принес его в свою палатку, где заботливо смыл грязь с его лица, следы засохшей крови на губах. Он завернул своего сына в шелка, затем передал его монахам.
На отдаленной скале, с которой было видно долину, где норвежцы и ирландцы хоронили убитых, Фриггид Кривоногий смотрел на это зрелище со злобной усмешкой, исказившей черты его лица. Его люди были мертвы, остальные рассеялись. Только четыре десятка собрались и залечивали свои раны.
Фриггид громко выругался, поднимая кулаки.
— Он все еще жив… Волк еще жив!
Белый Олаф взял Дублин, взял дочь Ард-Рига Ирландии и привлек королей провинции на свою сторону. Ничего из этого не волновало бы Фриггида, если бы Волк был мертв.
Он смотрел на траурный обряд, пока солнце садилось над обрывом и долиной. Потом он повернулся к своим людям с гневом в глазах.
— Мы отправимся на юг этой ночью! Ниалл из Улстера возглавит войско, идущее на север, ирландский Ард-Риг поедет на юг и вглубь. Волк двинется на южный берег. Мы сольемся с бандами, которые жаждут овладеть бухтами, и будем на шаг впереди норвежца. Мы подождем его, заманим в ловушку и отправим в Валгаллу от самых ворот города, который он отобрал у нас…
Датчане ответили радостными возгласами. Фриггид улыбнулся. Его не беспокоило, что все они могут умереть или быть ранены. Его волновал Волк. Более молодой, более сильный, божественно золотой и властолюбивый. Олаф должен умереть, должен страдать от боли и потерь. Он познал и муки от страшных ран, и горечь потери Гренилде, но сейчас у него другая женщина. Принцесса, дочь Ард-Рига. Может быть, тут его слабое место? Фриггид колебался. Это, по крайней мере, надо иметь в виду.
Прах к праху. Пока земля не покрыла шелковый саван Лейта, слышались молитвы.
Аэд Финнлайт никогда не выглядел таким старым, как сейчас, после битвы, в которой пал его собственный сын.
Олаф тихо подошел к Хитрой Ирландской Лисе, бывшему противнику, который стал ныне союзником и другом. У него не было слез на глазах, только усталость и печаль.
— Мои люди будут чтить твоего сына и короля Коннахта, — сказал тихо Олаф со всей нежностью, на которую был способен. — Они хотят отдать дань великим воинам, которые, как они уверены, станут украшением пиршеств в Валгалле. Я говорю с тобой об этом, потому что не хочу оскорбить тебя и твоих монахов.
Старый король мягко улыбнулся.
— Я не буду оскорблен, Волк. Мне приятно узнать, что те, кто сражались рядом с Лейтом и Фенненом, будут почитать их. Валгалла… Небеса. Что разного в этих словах, приятель? Пожалуйста, скажи своим людям, что я дал свое благословение, пусть они читают свои молитвы.
