слушая ее, все чей-то бокал в руке крутит.
— И с кем вы пили?
— С братом, — сразу ответила Элеонора Августа, еще и так сразу, как будто придумала ответ и ждала, когда спросят.
— Молодой граф с вами был? — не очень-то верилось Волкову.
Вовсе не похож наследник титула на того, кто вот так запросто будет по ночам сидеть с сестрой и пить вино.
— Нет, с младшим, с Дирком фон Гебенбургом.
Волков его, конечно, видел пару раз, то был мальчишка семнадцати лет, беспечный и наглый, как и положено избалованному младшему сыну графа.
Он встал и повернулся к госпоже Ланге, навис над ней, так что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в глаза, а он спросил:
— А тут четыре бокала, кто же еще был с вами?
А рыжая красавица свои зеленые глаза косит на Элеонору и не отвечает ему, кажется, так ей страшно, что дышит она часто и только носом. Волнуется.
— Господин мой, — Элеонора Августа встала и подошла к нему, взяла под руку, — то был друг брата моего, что гостит у него сейчас.
— Друг брата? — переспросил Волков, но на жену не смотрит, продолжает смотреть на госпожу Ланге.
— Муж мой, — волнуясь, говорила дочь графа, — поздно уже, не время расспросов, пойдемте в покои, спать я желаю.
Он взглянул на нее и сказал:
— И то верно, пойдемте, — ответил он, беря лампу со стола.
А госпожа Ланге осталась сидеть за столом, как в оцепенении каком-то, только когда Волков выходил уже из залы, он на нее поворотился. И та смотрела ему вслед. И хоть и света было мало, но в лице ее он опять увидал страх.
Когда он лег, жена, разбудив служанку, разделась быстро и пришла к нему. И пришла, сняв с себя все одежды. Первый раз пришла совсем нагой. Легла рядом, чтобы касаться его и спросила:
— Супруг мой, желаете ли брать меня сегодня?
— Нет, — ответил он, — трое суток в седле, устал, и хворь донимает.
— Как досадно, — сказала жена.
А он ей не сказал более ничего.
Врал он, не донимала его уже хворь, усталость ушла, следа не оставив. Просто ярость клокотала в нем. Такая ярость, что на поединок выходи. Хоть за меч берись. Эта ярость не давала ему уснуть еще долго, даже когда супруга его уже спала, он все думал и думал о том, что жена ему врала, в каждом своем слове врала.
И что там, где звенели струны и лилось вино, вовсе не брат ее сидел с ней за столом.
Всякий раз, когда его корпорации в виде добычи доставались книги, сослуживцы несли их ему. Он, хоть и молод был, но уже тогда понимал, что книги дорого стоят, только покупателя надо подождать. Он, конечно, найдется, но не сразу. А у солдат времени на ожидание нет, девки и вино ждать не могут.
Вот он и покупал у товарищей книги, иногда и за бесценок. Порой и не хотел, но товарищи предлагали такую хорошую цену, что он соглашался отдать последние гроши, но книгу забирал.
Тогда-то он и стал понемногу их читать. И даже одно время стал увлекаться рыцарскими романами. Потом, правда, продал собранную коллекцию книготорговцу, простому солдату не так уж и легко таскать с собой книги. В ротных обозных телегах места и для нужных вещей всегда не хватало, а тут книги.
В общем, еще в молодости он уяснил из куртуазных романов, что ревнивые мужья всегда выглядят дураками. Да к тому же домашними деспотами, бессильными истериками, а как доходило до дела, так еще и трусами. Никогда, если у благородной дамы был муж, никогда он не был в романах достойным человеком, а всегда был посмешищем и ничтожеством. В лучшем случае трусливым, но хитрым подлецом.
Ни посмешищем, ни ничтожеством Волков быть не желал. А трусливым он и не был. Утром, как ему ни хотелось, как его ни разжигало, он не задал жене ни единого вопроса касательно вчерашней ночи. Он был вежлив и учтив, но не более.
А вот Элеонора Августа за завтраком была говорлива и внимательна к нему так, как была только до свадьбы, на балу.
Бригитт Ланге тоже присутствовала за завтраком. Слушая свою все время говорящую жену, он то и дело бросал взгляд на рыжеволосую женщину. Та все время завтрака молчала, сказала едва ли десяток слов. А когда он смотрел на нее, так отводила сразу глаза и смотрела в тарелку.
Заканчивая завтрак, Волков сказал:
— Госпожа моя, полагаю, лучше будет для вас вернуться в поместье.
— Как пожелаете, мой супруг, — отвечала Элеонора Августа и кланялась с показным и фальшивым смирением.
Волкову это было противно видеть, но он ничего не сказал. Только улыбался ей такой же притворной улыбкой.
— Супруг мой, — произнесла она, — а вы разве со мной не поедете?
— Нет, еду в Мален, к тестю, он там, у меня к нему дело.
— Может, мне с вами поехать? — Предложила жена.
— Нет, — твердо и уже без всяких улыбок сказал кавалер, — езжайте в поместье, жена моя.
— Как пожелаете, — Элеонора Августа снова поклонилась.
Кавалер смотрел на эту не очень-то красивую женщину. Как хорошо было бы вот так просто сейчас встать подойти к ней, взять ее за горло и задушить. Он бы задушил ее левой рукой, рукой, которая после многих травм была слабее правой, душил бы левой, чтобы душить ее подольше. Чтобы не сразу умерла. Других чувств к этой женщине он сейчас не испытывал.
Но еще ночью, бесконечной этой ночью, лежа рядом с этой женщиной, он решил не горячиться. Сначала нужно было все выяснить, узнать правду. А еще нужно было посоветоваться с епископом. А уже потом принимать решение.
А Бригитт, подруга ее, так и сидела, уткнувшись в тарелку и не произнося ни слова, словно это она в чем-то провинилась. Это еще больше укрепляло Волкова в его подозрениях.
«Обязательно нужно поговорить с епископом об этом. Если он даст добро на развод… Это было бы великолепно», — думал Волков. С каким удовольствием он вернул бы эту женщину ее спесивому братцу. Ах, как кавалер хотел бы поглядеть на его физиономию в тот момент. Или, все-таки, лучше ее…
— Думаю, что вам лучше ехать в поместье теперь, — сказал он, вставая из-за стола.
— Велю собираться прямо сейчас.
Почти сразу после завтрака кавалер поспешил в Мален и уже после обеда был у графа.
Кажется, граф не верил своим ушам, он даже зажмуривался.
Наверное, думал, что, зажмурься он, все испарится, как
