Карай! Наконец-то!
– Что же это такое! Вы не видите, что месье Альбер еле жив? – сердился Шони. Стукнув кулаком по столу так, что стол затрясся, он заорал: – Эй, есть здесь хозяин? Пусть придет! И живей, не то я сам за ним пойду!
Хозяин пришел. Он снял шляпу и, к великому удивлению посетителей, которые привыкли видеть его грубым и высокомерным, вел себя покорно и угодливо.
– Чем прикажете служить вашему превосходительству?
– Мое превосходительство хочет, чтобы ты накормил и напоил этого джентльмена. Ты слышал, и ты понял. Неси все, что у тебя есть лучшего. Я плачу за все.
– Сэм Смит, по-видимому, хорошо настроен сегодня! – сказал своим приятелям тот, который ранее описал свои встречи со знаменитым грабителем.
– Вы уверены, что это именно он и есть? – спросил ирландец.
– Не меньше, чем в том, что я – именно я. Вы, впрочем, увидите, что он меня тоже узнает.
– Он теперь один, если вы хотите знать, и мы могли бы его схватить и разделаться с ним, – сказал бельгиец.
– Попробуйте. Он сломает вас, как спичку.
– Но нас-то ведь человек триста, если вы хотите знать…
– Нет. Пока я жив, никто этого человека не тронет.
– Потому что он тебя ограбил?.. Если вы хотите знать…
– Да вы мне надоели! «Если вы хотите знать»! Довольно! Заключим мир, скверный фламандец. Он меня ограбил, когда я был богат. Но потом он спас мне жизнь и дал мне почти столько же, сколько взял у меня. А если чего и недодал, то великодушный поступок сам по себе тоже кое-чего стоит.
Александр привык всюду чувствовать себя как дома. В данный момент он был всецело поглощен заботами о своем друге и нисколько не думал о том, что пользуется у здешней публики кровавой репутацией грабителя, внушающей и страх, и почтение.
Но вот он заметил человека, который внимательно его разглядывал.
– И вы здесь?! – воскликнул Александр.
– Я самый, мастер Сэм Смит. Очень рад вас видеть.
– Как вы сказали?
– Мастер Сэм Смит…
– Вы ошибаетесь, приятель. Не в отношении моей личности, но в отношении моего имени…
– Как, разве это не вы нашли меня, когда я лежал без сознания в овраге? Вы вернули меня к жизни и еще подарили мне прекрасный алмаз.
– Что ж, если вам угодно вспомнить об этом маленьком подарке и о небольшой услуге, какую всякий порядочный человек оказал бы вам на моем месте, я возражать не буду. Но, по крайней мере, пощадите мою скромность.
– Да ведь это была не первая наша встреча.
– Вы меня удивляете…
– Вспомните хорошенько! Вы даже сделали у меня маленький заем.
– Заем?
– О, я ничего по требую у такого джентльмена, как вы. Возможно также, что вы и забыли: вам приходится иметь дела со многими…
Эти последние слова вызвали у некоторых взрыв смеха, но Александра охватил гнев, кровь ударила ему в голову.
– Послушайте, любезный, – резко сказал он, – я не имею обыкновения брать взаймы и не люблю подобных шуток…
– Но позвольте, мастер Сэм Смит…
– Еще раз, и в последний, говорю вам, что вы ошибаетесь. Вы упорно называете меня чьим-то чужим именем. Мне надоело. Это имя английское и моим быть никак не может, поскольку я француз и зовусь Александр Шони.
– Врешь, мошенник! – прорычал из глубины палатки чей-то грубый голос. – И даже не пытайся обманывать этих почтенных джентльменов. Мы знаем все твои клички. Может быть, ты и выдаешь себя за француза, когда тебе надо, но судья Линч все равно разделается с тобой как с вором и убийцей! Ты меня слышишь, бушрейнджер Сэм Смит?
Александр остолбенел. Но ненадолго. Он быстро овладел собой. И вот он яростно закричал, вскочил, как тигр, растолкал оторопевших зрителей, пробился туда, откуда раздался голос, и оказался лицом к лицу с двумя гигантами, сидевшими за столиком в углу. У обоих лица были покрыты шрамами и рубцами, оба были вооружены до зубов, оба являлись воплощением самой грубой силы. Тот, который произнес приведенные выше слова, видимо, более привык объезжать диких жеребцов или править фургоном, чем говорить связно. Чтобы обрести дар речи, он предварительно выпил целую бутылку бренди. Одного глаза у него не было. Место, где когда-то был глаз, пересекал безобразный рубец, отчего мышцы вздулись на лбу и на щеке и беспрерывно дергались. Это усиливало впечатление свирепости и придавало неподвижной половине его лица странное и зловещее выражение.
У его товарища через всю голову проходил рубец, который делил шевелюру на две почти равные части, как пробор. Сразу было видно, что это след хорошего сабельного удара. Гигант тоже пил как лошадь и подкреплял каждое слово своего собутыльника одобрительными кивками.
Никто не смог бы сказать, откуда появились эти двое и как они вошли, – кроме, пожалуй, хозяина, который тайком впустил их через черный ход в задней части палатки.
– Эге! – негромко сказал один из гостей, увидев их, пока Александр приближался к ним. – Да это бур Корнелис и его братец Питер. А где их старший брат Клаас?
И со всех сторон послышались шепотом произносимые слова: «буры»… «Корнелис»… «Питер»…
Впечатление было такое же, какое вызвало имя Сэма Смита.
Увидев налетавшего на них француза, оба гиганта выхватили ножи и стали в оборонительную позицию.
– Кто посмел возвести на меня гнусное обвинение в убийстве и грабеже?
– Я! – ответил одноглазый Корнелис.
– А я готов повторить, – прибавил Питер, изуродованный шрамом.
Александр, еще более бледный, чем раньше, быстро нагнулся, как перышко схватил тяжелый, грубо сработанный табурет и с размаху бросил его в обоих братцев, крича пронзительным голосом:
– Врете, мерзавцы! Я не хочу пачкать руки о ваши разбойничьи морды – вот вам вместо пощечины.
Тяжелый табурет ударился о стол и разломался. Куски полетели на обоих гигантов, и те, несмотря на свой внушительный вид, вздрогнули.
Поднялся неописуемый шум. Несколько человек – правда, их было не слишком много – сразу сгрудились вокруг Александра, другие стали проявлять к Александру неблагожелательное любопытство, которое с минуты на минуту грозило принять открыто враждебную форму.
Среди первых был и мексиканец – тот, который дал Жозефу свою наваху; был там и золотоискатель – виновник всей этой необъяснимой ошибки. Жозеф где-то раздобыл огромный топор лесоруба и теперь стоял рядом со своим другом. И даже Альбер, несмотря на всю свою слабость, и тот был здесь.
Странное дело – его появление произвело на обоих буров неизмеримо бо́льшее впечатление, чем табурет Александра и группа его сторонников.
– Граф! – пробормотал Корнелис.
– Он самый! – подтвердил ошеломленный
