не имеет.
Пойду-ка я женишку своему пожалуюсь. Глядишь, полегчает.
Пошла. Нашла этого козлика мохнорылого на террасе с какой-то фрейлиной в обнимку. Порадовалась, что это не моя "любимица" Джула, а фрейлина, как меня увидела, с лица спала и бегом бежать. Вальдора это не обрадовало. Зверем на меня глянул и ядовито так поинтересовался:
— Что, о прекрасная предметница, соскучилась?
— Нет, страшно мне, — не стала я скрывать, и выложила ему все как есть. А что? Я одна, что ли должна ходить и переживать? Пусть тоже переживает… хотя ему то что переживать? Артефакт и прочее связанное с моим папой — это сугубо мои личные проблемы.
Вальдор
Я немного подзабыл о той блондинке, что утешала меня во время тюремной прогулки. Во всяком случае, я ее не искал. А тут она сама неподалеку обнаружилась. Хорошенькая такая, пухленькая, розовая, с ямочками на щечках и, я помню, прочих интересных местах. Увидела меня на террасе, засмущалась, заулыбалась. Конечно, я ее позвал.
Как она сейчас ко мне прижимается-то, а! Мммм, какая шейка! А что у нас там дальше? Ну что опять такое?! Нимфа моя прелестная срывается с места, взметнув пыль подолом, и ускакивает прочь.
Ну конечно, что бы ей не ускакать? Моя драгоценная невеста собственной персоной! Надо подумать о том, как прекратить этот фарс со свадьбой, а то моя личная жизнь стремительно несется под хвост коту Василию.
— Что, — спрашиваю, — о прекрасная предметница, соскучилась?
Стараюсь вложить в голос максимальное количество сарказма, только вот зачем стараюсь? Можно подумать, сарказм этот когда-то мешал ей делать то, что у нее левая пятка захотела.
— Нет, страшно мне, — отвечает Дульсинея.
А вот это что-то новенькое. Если уж случилось нечто, способное напугать эту мою безмозглую воительницу, значит, и мне нужно подумать о том, как обезопасить тылы.
— Присаживайся, — говорю, — рядом на скамеечку. Помилуемся с тобой, как жених с невестой.
— Я тебе помилуюсь, — бормочет она. Но послушно опускает свою тощую задницу рядом.
Я нежно приобнимаю ее за плечики (это для отвода глаз), со сладкой улыбкой наклоняюсь к ее уху и шепчу:
— Рассказывай, что случилось.
Рассказ ее мне не нравится. Хорошо, конечно, что Дукус в ее тапке магический предмет не узнал. Спасибо Терину, за то, что успел вбить в эту бестолковую рыжую голову азы магии. Но вот то, что кулон с александритом, якобы оставленный в ином мире, на самом деле в корсаже моей невесты лежит, это плохо. Хотя…
— Терин знает про кулон?
— Конечно, знает.
— И, теоретически, ты могла соврать ему о том, что кулон в твоем мире остался?
— Я ему сначала так и сказала.
— Вот и чудненько, значит, Терин с помощью кота своего кулон и забрал. Ты же здесь совершенно не причем. Можешь рыдать, заламывать руки, и кричать на каждом углу, что папенькино наследство пропало.
Невеста моя драгоценная замирает на минуту, а потом поворачивает ко мне лицо и яростно шипит, не забывая при этом улыбаться:
— Что, мыш недобитый, решил все стрелки на Терина перевести?
— И что? — удивляюсь я, — его все равно казнят.
Дуся бледнеет.
— Что значит, все равно казнят?
— Дуся, — смеюсь я, — дорогая, вопрос сейчас стоит не о том, казнить мага, или не казнить, а лишь о том, где и как. Ну и, конечно, что делать с его выжившими помощниками.
Это мне папа вчера объяснил. Ну да, конечно, судьба чернокнижника меня тоже интересует. Теоретически.
— Я, — продолжаю, — понятия не имею, за что Совет так на него взъелся. Впрочем, не исключаю того, что за то лишь, что Терин с ними забыл посоветоваться, когда власть захватывал. Да и после их в известность не поставил. Но факт остается фактом — вопрос о необходимости его казни уже решен.
Дуся глядит на меня, молча хлопая ресницами.
— И что же, — вдруг спрашивает она, — мы ему не поможем?
— Радость моя, — интересуюсь, — ну ладно ты — прониклась к нему романтическими чувствами, плюс он тебя вроде как тоже желал, но я почему головой должен ради него рисковать?
— Но ты же…
— Да, я прикрывал тебя, я помог тебе его лечить, но дальше все, моя миссия выполнена. Если даже отбросить в сторону нашу с ним взаимную неприязнь, он заслужил наказание. На этот раз. Его никто не заставлял свергать законного правителя и держать в темнице его сына. Нет, не перебивай меня, это не месть. Я именно так сказал бы, даже если бы речь шла о другом королевстве, и меня бы это не касалось. Он это заслужил.
— Ты…
— Да, я. И я рекомендую тебе, нет, я настаиваю, чтобы ты рассказала Дукусу о своей беседе с Терином. Я не говорю, что это нужно сделать сейчас. Пусть он сначала обнаружит пропажу. Ты обязана это сделать, и, не исключено, что тем самым ты продлишь чернокнижнику жизнь.
Дуся
— Ты, ёптыть, интриган доморощенный! — рявкнула я и утяжелила свой ряв оплеухой. То есть попыталась утяжелить, но Вальдор мою руку в полете поймал и зашипел:
— Думай, что делаешь, драгоценная! Я тебе не мальчик. Мне уже надоело получать от тебя оплеухи.
— Раз надоело, то не получай, — великодушно позволила я, — но Терина я подставлять не буду. Ты понимаешь, что его пытать будут, чтобы вызнать, где этот артефакт несчастный?
— Ну и что? Перетерпит как-нибудь.
Вот же козел! А я молодец, что не рассказала ему, что Терин уже практически здоров и со дня на день покажет всему Совету, зачем в хлебе дырочки!
— Ты как хочешь, Валь, а я Терина подставлять не буду, нехорошо это.
— Я же сказал, ты ему тем самым жизнь продлишь, дура!
Ой, он на меня рычит. Убью засранца! Вот прямо сейчас убью и скажу, что так и было! Но вообще-то он прав. Терину терять уже особо нечего — он и так в тюрьме. А вот если Дукус решит, что я артефакт при себе имею и скрываю, то и сама я в тюрьме оказаться могу. А так я на свободе буду и придумаю, как Терина от пыток избавить. Что придумаю? Да сама не знаю, но что-нибудь точно придумаю. В общем, нам главное — время протянуть, а там и Терин поправится. Но Вальдору я об этом не скажу, перетопчется. Пусть думает, что Терин там лежит весь изрезанный и ждет, когда у него все заживет естественным путем.
— Ладно, женишок ты мой недобитый, — проворчала я, — так и быть, уговорил. Если подкатит ко мне Дукус с соответствующими вопросами, то я ему про разговор с Терином навру.
— Дуся, я
