Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
тот самый момент, когда Несси показалась на поверхности озера. Себастиан участливо кивает.
– Звук приглушите! – Сосед колотит кулаками в стену. – Вы что там, гашиш курите?
– У меня клевая идея, как избавиться от этой, – говорит невозмутимо Ольга и показывает на жуткую скульптуру, которую Себастиану оставил его норвежский коллега.
Всем нам троим эта скульптура обрыдла до чертиков. Сестра моя устремляется к окну, открывает его и швыряет фигуру в канал. Та плюхается в воду с таким всплеском, что отзвук его разносится по всей улице. Археологи будущего станут с удивлением гадать, с чего бы эта штуковина оказалась на дне канала. А в ответе будет Ольга.
И только когда солнце забирается выше городских крыш, Ольга наконец засыпает. Она, точно хилый котенок, лежит на конверте от пластинки Перлмана и храпит.
Йохан, как всегда, слинял не попрощавшись.
А у нас с Себастианом сна ни в одном глазу, мы садимся на велики и отправляемся на прогулку в утреннем свете.
– Ты так красива, что мне как-то даже неудобно быть одетым, – шепчет он и, не снижая скорости, берет меня за руку.
В конце концов мы оказываемся в Торнбю, где проводятся собачьи бега, и когда гонки начинаются, ставим на Белую Молнию.
Ставка непостижимо идиотская. Мы встречаем Вариньку, и, услышав, какой выбор мы сделали, она от отчаяния трясет головой.
– Людлов! Вот на кого надо ставить! Эх вы, любители!
Белая Молния приходит к финишу через четверть часа после всех остальных. Но я на седьмом небе от счастья, ведь я стою рядом с любимым. Мы купаемся в океане любви, а Себастиан исполняет роль Чарльза Буковски.
В тот день, возвратившись домой на Палермскую, Варинька обнаруживает у двери Греты Могильщика. Трезвого и полного раскаяния. И Грета открывает ему.
Он совершил чудовищную ошибку. Сможет ли Грета простить его? Гретушка, Гретеночек.
Отец Йохана здорово изменился. Он теперь обладает ангельским терпением. Помогает Вибеке одеться и после мытья посуды массирует травмированную трамваем Гретину ногу. Покупает красные тюльпаны в цветочном магазине и держит свой ядовитый юмор при себе.
Гретино милосердие не знает пределов. Оно безгранично. Умение вот так прощать относится к самым большим ее талантам.
Теперь все хорошо. Как тогда, когда мы только повстречались.
– Улыбайся миру, – с легким сердцем советует Грета, когда я сталкиваюсь с нею у бакалейщика.
И тем не менее проходит всего два месяца – и улыбка ее мертвеет. Вибеке больше нельзя ходить в мастерскую. Могильщик сделал себе новые ключи и снова вершит все дела в доме. А Игоря больше нет, и некому защитить безвинных. Матери Йохана не везет в любви, а ему самому не повезло с матерью.
А что Вибеке? Она надевает Филиппины защитные очки, садится под Йохановой сосной и что-то напевает.
Маковая кровь и мышеловки
Первые два года в Академии не прошли, а промчались. За это время залы живописцев заполонили творения в стиле поп-арта, неореализма, а также рисунки для комиксов.
«Красные бригады» похитили итальянского премьер-министра Альдо Моро, а в Дании наконец-то поймали Бомбиста, когда у него в руках взорвалась трубчатая бомба и он лишился трех с половиной пальцев на правой кисти.
Лето подходит к середине, и мы с Себастианом отправляемся отмечать Иванов день к Валу[110]. Ольга уже стоит возле костра и машет нам. Она вернулась с гастролей с Ютландской оперой и сразу же узнала, что Королевский театр предполагает попробовать ее в роли Флории Тоски. С открытой бутылкой красного вина в руках сестра моя напряженно вглядывается в костер. Возможно, она уже входит в образ.
Себастиан сидит рядом со мной, он весь день замкнут в себе. Новая его скульптура пока что не выходит такой, как он замыслил. «Мой любимый – настоящий, вдохновенный художник», – напоминаю я себе.
Йохан появляется на час позже, чем мы договорились.
– Где тебя носило? – раздраженно спрашивает Ольга.
– Понадобилось больше времени, чтобы выспаться, чем я рассчитывал, – бормочет он.
Йохан здоров спать, ни дать ни взять варан.
Сестра моя начинает «Песню Иванова дня» высоким ясным голосом, однако публика вокруг подпевает не в такт. На другой стороне площади кто-то пытается вступить заржавелым голосом. Лишенная поддержки, Ольга кипит от гнева. Народ, по-видимому, не помнит изначальную мелодию с красивыми пульсациями и паузами, как ее исполняли во времена нашего деда.
– Мы омещанились, утратили дух нации, – бурчит Ольга и делает глоток из бутылки.
– Если б ты была премьер-министром, нас всех в приказном порядке упекли бы учиться играть на поперечной флейте, – ухмыляется Себастиан.
Я тоже смеюсь, потому что он прав, но еще и просто потому, что мой Медведь снова рядом со мной и к нему вернулось доброе расположение духа.
– Могу ли я пригласить вас на пиво? – Какой-то обрюзгший тип, случайно затесавшийся в нашу компанию, с восхищением заглядывает в зеленые Ольгины глаза.
Я поворачиваюсь к моей сестре и подмигиваю ей.
– Благодарим за приглашение, – отвечает она, измеряя его взглядом. – Нам бы лучше деньгами.
Потом она сидит возле костра, попивает виски и исполняет «Марио, Марио, Марио» из «Тоски» перед неким красивым поэтом с впалыми щеками. Наверняка она с этим парнем когда-то виделась. По мере того как ночь наплывает на Кристиансхаун, Ольга становится все нежнее и нежнее. Она начинает терять устойчивость и виснет на поэте.
Себастиан беспрерывно целует меня, и ближе к утру мы полностью сливаемся с ним в единое целое.
– У тебя самое прекрасное лицо в мире, – шепчет он и с силой прижимает меня к груди. – Медвежечка.
Чуть ли не самое замечательное в нем – это вильсундский акцент. Устоять перед его произношением просто невозможно.
Йохан беседует с какой-то девицей с красными волосами, а Ольга тем временем погружается в раздумья о своих черных нейлоновых чулках: не слишком ли коротко для них ее платье? Она полностью поглощена мыслями о своих красивых ногах кофейного цвета.
– Думает, видно, она – реинкарнация Билли Холидей, – шепчет Йохан.
– If you don’t leave me, I’ll find somebody who will[111], – улыбается примкнувшая к нашей компании Мясникова Лили.
Когда сестра моя вновь поднимает взор, обнаруживается, что поэт исчез. Как и почему он испарился, остается невыясненным. У Ольги на чулке даже стрелка поехала, и белая полоска предательски светится на черном фоне.
А что до бегства мужиков, то сама Ольга полагает, что она и сейсмолог, и землемер в одном лице. Она, дескать, может измерить глубину отступления с точностью до сотой доли миллиметра.
– Нет, черт возьми, я поеду туда! –
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
