и основная масса населения — крестьяне (84 %) уже успели удовлетворить свои вековые потребности — увеличить свои наделы за счет земель помещиков и хуторян. Поэтому среди всеобщей розни невозможно было организовать быстрый отпор большевистским узурпаторам. Да и некому было его организовывать. Бывшие эсеровские и меньшевистские лидеры своей «тряпичной» политикой дискредитировали себя, чтобы вновь довериться им. Вопрос о власти решался в столице, а она к концу октября валялась на улице — ее оставалось только подобрать. Чем и не преминули воспользоваться решительно настроенные главари хорошо организованной большевистской стихии.
В чем причины столь скоропалительной победы большевиков? Если верить Раковскому, а не верить ему я не вижу оснований — настолько ребячески-безответственной выглядела политика ведущих руководителей Временного правительства и Петросовета (основные вехи которой я указал выше), принадлежащих к одной масонской организации и подчиняющихся ее руководству, враждебному России, то поражение этого правительства и всей его политики было предопределено.
Во-вторых, весь антибольшевистский блок полагал, что после февраля Россию ждут буржуазные проблемы, а не социалистические, и многие довольно долго смотрели на большевиков в некоторой степени как на чудаков, социалистические обещания и программы которых не вписывались в контекст исторических потребностей России. А когда спохватились, было уже поздно: маховик раскрученного большевиками во главе с Лениным антиправительственного заговора набрал инерцию, которую невозможно было остановить. Политическая близорукость политиков антибольшевистского блока (не посвященных в планы Керенского по сдаче России Ленину) объясняется отсутствием у них должного опыта политической борьбы. Буржуазные партии возникли в России в буржуазно-демократическую революцию 1905 года, на полвека позднее партий социалистического толка. Меньшевики тоже не верили в готовность России к социализму, на сходных позициях стояли и входящие в правительство эсеры. Они прекрасно понимали, что за посулами большевиков ничего нет, кроме кукиша в кармане, и потому не испытывали желания соблазнять массы социалистическим раем. И потому все основные вопросы — о мире, земле и форме власти — откладывали до Учредительного собрания. А Учредительное собрание тоже откладывали — с сентября на ноябрь. Но солдаты, рабочие и крестьяне требовали положить конец войне немедленно, сейчас и потому все больше подпадали под влияние большевистской пропаганды, отворачиваясь от вчерашних кумиров. Большевики же меньше всего задумывались над моральными издержками своих безбрежных обещаний — им нужна была власть, и ради нее они готовы были врать, врать и врать. За многие десятилетия общения с народными массами, полными невежества и суеверия, они хорошо усвоили, на что их можно поймать. Они обещали немедленно удовлетворить объективно созревшие общественные потребности в мире и земле, поэтому в конкретных исторических условиях 1917 года их политическая победа была закономерна. Это победа циничных политиков, но не социалистов, ибо в их лозунгах ничего социалистического не было. Мир устраивал всех, кто не загребал на войне миллионы. А таких было 99 %. «Земля — крестьянам!» — лозунг абсолютно буржуазный в эпоху буржуазно-демократической революции с населением более чем на 80 % крестьянским. «Заводы и фабрики — рабочим!» — и здесь нет ничего социалистического. Если буквально следовать лозунгу, то он отдавал конкретный завод в собственность рабочих, на нем работающих. Рабочие это так и понимали, устанавливая рабочий контроль над производством. Это был чистейшей воды анархо-синдикализм. Ленин сам впоследствии, укрепившись на троне власти, стал с ним бороться. Чего только не наобещаешь, дабы привлечь на свою сторону как можно больше сторонников! Но, требуя от рабочих покончить с анархо-синдикализмом, он разошелся в этом вопросе «с выстраданным Россией марксизмом». Энгельс — Э. Бернштейну, 25 октября 1881 года: «Маркс… в присутствии моем и Лафарга продиктовал: рабочий свободен лишь тогда, когда он является владельцем своих средств производства; это возможно в индивидуальной или коллективной форме» (К. Маркс. Избранные произведения в двух томах. ПАРТИЗДАТ ЦК ВКП(б), 1935. Т. II. С. 507). Эта сентенция Маркса показывает, что экономическая концепция социализма для него и Энгельса не была выяснена до конца: то ли она базировалась на государственной форме собственности, то ли на общественной, то ли на индивидуальной и коллективной. Аморфность экономической платформы социализма у Маркса и Энгельса лишний раз свидетельствует о схоластичности и утопичности их социалистической теории в целом. Их же попытки собирать рабочих под стяг пролетарской революции (допустим, в рамках Интернационала) могут быть объяснимы и личными амбициями на «пролетарский трон». Маркс — Энгельсу, 11 сентября 1867 года: «События движутся. И когда наступит революция, которая, возможно, ближе, чем это кажется, то в наших руках, то есть у тебя и меня, будет эта могучая машина… Мы можем быть очень довольны!» (указ. соч., с. 490).
Но Маркс Ленину — не указ. Для него авторитетом является «отечественный Маркс» — Ткачев. Ленин потому и победил (помимо помощи со стороны Керенского), что за все предшествовавшее восьмидесятилетие Россия выпестовала себе могильщика в лице антибуржуазной, социалистической партии, аккумулировавшей за этот период громадный опыт заговорщической деятельности (отечественной и западноевропейской), оказавшейся наиболее подготовленной к политическим битвам в переходный, кризисный период российского общества. Партитура победоносного заговора была настолько точно расписана «домашними марксами» (народниками), что в ней ничего в принципе не пришлось изменять. Ее узловыми точками были следующие:
• у России есть возможность миновать капиталистический этап развития;
• социалистический переворот может совершить только партия революционного меньшинства заговорщического типа;
• нужно использовать формационную отсталость России в переходный период от феодализма к капитализму с характерной для него слаборазвитостью буржуазных отношений, социальной структуры, репрессивных органов как преимущество для свершения государственного переворота с дальнейшим социалистическим переустройством общества;
• центром переворота должна быть столица — нервное сплетение всех нитей государственного механизма;
• в целях нейтрализации крестьянских масс от участия на стороне правительства в момент переворота бросить им кость в виде земли, и пока они ее делят — захватывать и укреплять власть;
• легитимность государственного переворота после его свершения революционная партия должна санкционировать волей органа народного представительства.
Такой партитуры сохранения власти буржуазией не было у антибольшевистского блока, ибо не было в предшествующие десятилетия должной практики «антисоциалистической прививки», практики взаимоотношений буржуазных политических деятелей с народными массами, практики приобщения к государственному управлению, которая была возможна только в рамках парламентаризма. Александр III, Николай II и их духовник Победоносцев насмерть стояли до октября 1905 года против парламента, но проявляли чудеса либерализма, особенно Николай II, относительно всякого рода социалистов, открыто проповедовавших антигосударственные, антидинастические программы. Например, Чернышевский «Что делать?» написал в Петропавловской крепости. Писарев в той же крепости написал многие из своих статей. Свердлов за революционную деятельность с 1906 по 1909 годы провел в екатеринбургской тюрьме, где много читал, изучал философию, Маркса (Плясунов-Уралец Ф. Великий организатор. Новая Москва, 1925.
