потому что недавно он высказался исчерпывающе» и т. п. и т. п.
Ибо в некоторых из моих самых первых, самых старых рассказов о путешествиях, когда у меня еще не было необходимого опыта для описания событий на определенном географическом фоне, я пользовался общеизвестными доступными работами. Это не только разрешено, но случается очень часто.
Адаптация описания местоположения никогда не может быть воровством. Литературная кража, то есть плагиат, происходит только в том случае, если кто-то присваивает существенные компоненты задуманного произведения и использует их в своих целях, чтобы они затем составляли важные части работы плагиатора и проявлялись как его собственные мысли.
Но я никогда ничего подобного не делал и не собираюсь.
Географические произведения можно использовать без колебаний, особенно если они стали общей интеллектуальной собственностью, при условии, что речь идет не о копировании целых печатных листов или последовательностей страниц, но работа писателя остается самостоятельной интеллектуальной работой, несмотря на копирование.
Во введении к «Закону об авторском праве и издательской деятельности» Фойгтландера говорится:
«Никто не создает свой мир мыслей только из себя. Он строит его на том, что другие придумали, сказали и написали до него или вместе с ним. Только тогда, в лучшем случае, начинается его собственное творчество. Даже самая творческая деятельность, творчество поэта, достигает своего пика, а затем наибольшего успеха, когда она высвечивает через художественную форму то, что его читатели думают и чувствуют одновременно с поэтом. И даже форма не является полностью собственностью поэта, так как форма создается из уже существующего языка, „который пишет и думает за вас“, и многие, думающие, что они поэты, в большей степени через форму передают мысли свои или заимствованные. Короче говоря, писатель и художник со своими знаниями и умениями стоит среди тысячелетней культурной работы и на вершине ее. Гете, выросший на уединенном острове, не стал бы Гете.
Но если кто-то настолько одарен духовными дарами, что смог продвинуть культурную работу человечества на один шаг вперед, потому что ему было позволено увязать ее с достижениями его предшественников, то будет только справедливо, что со временем его работа снова послужит другим не только по содержанию, но и по форме».
Так говорит редактор Кодекса, и с ним незачем спорить.
Так что я, даже не совершив того, что здесь допущено, полностью оправдан.
А другой пишет:
«Все это более или менее плагиат в достижениях культуры, интеллекта или воображения. Интеллектуалы, высшие носители образования и культуры, все в большей или меньшей степени черпают из источника, питаемого достижениями других, более ранних и более значительных».
В № 268 «Федера», издании, выходящем два раза в месяц для писателей и журналистов, написано:
«Писатель — научно-популярный писатель не может высосать что-либо из своих пальцев, и, следовательно, каждому в определенной степени приходится быть плагиатором. Если действительно сознание и мышление требуют, то, вероятно, можно использовать подходящие прикладные формы из того, что уже существует».
По Эмерсону величайший гений также является величайшим заимствователем. Все зависит от того, как вы можете заимствовать ценное там, где отыщете, если хотите достичь с его помощью великой цели, но нельзя позволять этому быть замеченным, нужно производить что-то действительно новое из заимствованного.
Известно, что Метерлинк скопировал три сцены Пауля Хейзе в одной из своих пьес. Хейз запретил это. Однако Метерлинк посмеялся над ним и спокойно позволил пьесе появиться под своим именем.
Известно также, что популярная песня из «Вольного стрелка»: «Мы сплетем вам девичий венок» принадлежит не Веберу, а почти совершенно неизвестному музыканту Готу. Вебер услышал это и включил в свою оперу «Вольный стрелок», не беспокоясь об опасности быть названным плагиатором и вором.
Шекспир был известен как величайший литературный окрадыватель.
Если бы следовали принципам отца Пёлльмана, даже различных авторов библейских книг пришлось бы называть литературными ворами.
Так что я мог бы продолжить целую серию из множества примеров, но удовольствуюсь, процитировав только нашего величайшего из всех, старого мастера Гете и самого успешного романиста современности Александра Дюма.
Дюма занял огромную сумму. Он не мог выжить без посторонней помощи и, таким образом, вышел далеко за допустимые рамки. Известно, что он использовал рассказ Эдгара По «Золотой жук» в самых захватывающих отрывках своего «Граф Монте-Кристо».
А что касается Гете, я цитирую короткую статью, недавно разошедшуюся по газетам под заголовком «Гете о плагиате»:
«В наши дни очень легко быть ошибочно принятым за плагиатора. Автор может только намеренно или ненамеренно не цитировать источник, из которого он взял тот или иной отрывок. У каждого есть близкий друг, который поставит успешно обнаруженного плагиатора на предполагаемый позорный столб. Рихарда фон Кралика недавно обвинили в плагиате, потому что — и не по его вине — его цитировали неадекватно. Мы хотели бы напомнить тем, кто занимается плагиатом, о взглядах Гете на плагиат. Предметом разговора между ним и Эккерманом 18 января 1825 г. были высказывания лорда Байрона о допущении плагиата. См. Эккерман „Разговоры с Гете“, 3-е издание, том I, стр. 133.
Там Гете сказал:
„Байрон знает, что, не соглашаясь с такими вещами, он и себя-то не умеет отстоять против иррациональных нападок своих соотечественников; ему бы следовало просто отчитать их.
Он должен был сказать, что я написал — то мое. Неважно, взял ли я это из жизни или из книги; важно, что я хорошо управился с материалом!“
Вальтер Скотт позаимствовал одну сцену из моего „Эгмонта“, на что имел полное право, и поскольку обошелся с ней очень умно, то заслуживает только похвалы. В одном из своих романов он почти повторил характер моей „Миньоны“, но с той ли мудростью — отдельный вопрос.
„Преображенный урод“ лорда Байрона — это продолженный Мефистофель, и это хорошо. Если бы он пожелал уклониться от оригинального образа, вышло бы хуже. Итак, мой Мефистофель поет песню, взятую у Шекспира, а почему бы и нет? Зачем мне придумывать еще и свое, если Шекспир был точен и сказал, что нужно? Если в экспозиции моего „Фауста“ есть некоторое сходство с началом книги „Иова“, что опять же совершенно верно, то меня больше следует хвалить за это, чем винить».
Вот и все, что касается этого небольшого набора подтверждающих имен.
Что сделали наши самые известные люди, не подвергаясь словесным оскорблениям?
И что сделал я, чтобы ко мне относились как к самому низкому, презренному из всех мошенников и воров?
Не подумав об этом, я украсил некоторые из своих маленьких азиатских рассказов некоторыми незначительными географическими и этнографическими арабесками, что нашел в книгах, давно уже принадлежащих широкой публике. Это разрешено. Собственно, это
