Октябрь 1846 г.
Глава двадцать седьмая
Увидев вдали верхового, Мэри Грейвс поначалу приняла его за длинную тень. Безводную котловину обоз оставил позади только вчера: последняя сотня миль оказалась сплошным подъемом в гору, а, перевалив через гребень, поселенцы увидели впереди долину, густо поросшую вейником. Навстречу пахнуло ароматом луговых цветов. При виде множества нежной зелени Мэри едва не ударилась в слезы. В долине имелись сосны, пригодные на дрова для костров, а между сосен поблескивали на солнце воды мелкой, однако довольно широкой реки.
Мало-помалу тень на горизонте удлинилась, обрела четкость и цвет. Лошадь… игреневая… той же масти, что и кобыла Чарльза Стэнтона!
Отец, идущий с бичом за волами, поднял голову, приставил к глазам ладонь.
– Вернулся, – только и сказал он.
Стэнтона сопровождали двое индейских юношей, Сальвадор и Луис. Мерфи, Грейвсы, Риды и Фостеры бросились к нему со всех ног: прочие семьи успели уйти по тропе чуть вперед. Пока он распаковывал вьюки, на смех и крики радости, казалось бы, всеми давным-давно позабытой, гурьбой сбежались детишки. Улыбаясь каждому, Стэнтон попутно увещевал самых нетерпеливых, тянущих руки к привезенным припасам.
Однако Мэри, с недавних пор видевшая его возвращение во сне чуть не каждую ночь, считавшая его уже не человеком-загадкой, не всеобщим спасителем, а скорее, чем-то вроде краеугольного камня всей ее жизни – возможно, единственным человеком, которому можно верить, – Мэри, столько раз вглядывавшаяся вдаль, в знойное марево у горизонта, а сейчас с замиранием сердца ждавшая его приближения, обнаружила, что стесняется к нему подойти, и предпочла укрыться за спинами сгрудившихся вокруг.
– Все до единого на грани голодной смерти, – без экивоков сказал Билл Фостер, зять Левины Мерфи.
На взгляд Мэри, это было очевидно без слов. В слишком широкой одежде, в рубашке, свободно болтавшейся вокруг пояса и тоненьких, точно спички, рук, в подвязанных куском веревки штанах, Билл напоминал огородное пугало, и Стэнтон не мог этого не заметить.
– Там, на тропе, я встретил Бринов и Эдди. Они мне уже рассказали, насколько плохи дела, – отвечал Стэнтон. – Но я не с пустыми руками, так что какое-то время протянем.
– Надеюсь, вы привезли бекона, – сказал, подбежав к нему, младший братишка Мэри. – А то бекона у нас уже давно нет.
Как же осунулось его лицо… Пяти лет от роду, Франклин выглядел, точно очень маленький старичок.
– Нужно праздник устроить. Большой пир как в тот день, когда отделились от остальных, – подхватила Вирджиния Рид, лихорадочно сверкнув глазами.
Мало-помалу все дети вокруг превратились в каких-то странных, причудливых насекомых: огромные глазищи, жутковатая резкость в движениях…
По сравнению с остальными Стэнтон даже после многих недель в седле казался единственным полнокровным, живым человеком среди скопища бесцветных призраков.
– Полегче, полегче, – сказал он. Голос его звучал безмятежно, однако от Мэри не укрылось, как он исподволь преградил поселенцам путь к вьючным мулам. – Мы еще через леса не прошли. Провизию поберегите. До форта Саттера путь неблизок.
Сквозь толпу протолкалась вперед Аманда Маккатчен.
– Где мой Уилл? Отчего он не с вами?
Мэри похолодела. Обрадованная, отсутствия Маккатчена она даже не заметила… впрочем, и остальные, наверное, тоже. Все слишком изголодались, чтоб думать о чем-либо другом.
– Уилл в пути захворал, – негромко пояснил Стэнтон. – Но не волнуйтесь: до форта Саттера он доехал. Теперь отдыхает там и вас ждет.
– Захворал? Должно быть, он очень болен, если к нам не вернулся…
– Доктор сказал, поправится. Погода начала меняться, вот я и решил не медлить.
Действительно, погода менялась, но Мэри – вот странность – не замечала перемен, пока Стэнтон не упомянул о них. Между тем последние несколько дней жара шла на убыль, солнце садилось раньше, а вечера становились прохладнее и длиннее.
И все это означало, что до прихода зимы не так уж далеко.
Двумя днями раньше Мэри допоздна засиделась с братом, Уильямом. Во весь рост растянувшись на прохладной земле, оба смотрели на звезды. Таково было их любимое времяпрепровождение дома, в Спрингфилде, однако той ночью огромное черное небо, бескрайний простор, обычно внушавший ей веру в будущее, только напомнил ей, насколько она мала и беззащитна. В последние месяцы природа не раз показала поселенцам, как легко может с ними покончить. Должно быть, то же самое почувствовал и брат, спросивший:
– Как по-твоему, дойдем мы на запад живыми?
Вопрос этот мучил каждого, так что Мэри ему нисколько не удивилась, но разозлилась изрядно. Нет, не на несправедливость судьбы: кто-кто, а она-то давно поняла, что судьба – штука крайне несправедливая, и, сказать правду, никакой справедливости от нее сроду не ожидала. Возмущало и ошеломляло другое – та легкость, с которой в сердцах поселенцев укоренился страх и безысходность. Мэри с детства верила в некие незыблемые истины, и одной из них была несгибаемая стойкость, невероятная воля к жизни, помогающая человеку, ни перед чем не пасуя, процветать, развиваться, с честью выходить из любых испытаний.
Как только толпа начала редеть, она собралась с духом и подошла к Стэнтону, хотя тот до сих пор даже не взглянул в ее сторону.
– Вы к нам вернулись, – негромко заговорила она, не опасаясь, что кто-либо услышит ее в общем гомоне.
– Я же сказал, что вернусь, разве нет? – с мрачной улыбкой откликнулся Стэнтон, снимая вьюки со спины ближайшего мула.
Неужели за эти недели он позабыл о ней или, еще того хуже, решил, будто она возглавила всеобщую травлю Тамсен? В конце концов это же Мэри привела остальных к месту убийства Хэллорана… Что ж, если он так о ней думает, ей не в чем его упрекнуть, но объясниться с ним она вполне может. Не потому, что ищет его благосклонности, – просто так уж ей хочется.
К несчастью, такой возможности Стэнтон ей, видимо, предоставлять не собирался, отчего Мэри, конечно же, еще сильней захотелось все ему объяснить.
Едва взглянув на нее, Стэнтон вновь повернулся к собравшимся.
– Если все вы готовы, мы можем раздать остатки провизии. Но: никаких споров и никакой толкотни. Все уже поделено согласно вложенным суммам. Начнем, пожалуй, с Мерфи…
