– Ладно, побуду хозяйкой, да, Призрак?
Доброжелательное урчание было его ответом.
За день, который я провела в доме Македонского в полном одиночестве, поняла, что, как бы ни была согласна с гордостью, принципами и трезвым рассудком, не скажу ему «нет». Причиной были не деньги, вернее, не только они, но и то, как я ощущала себя теперь (или хотела ощущать?). Мне нравилось принадлежать сильному мужчине. И ночь действительно была классной! Я давно поняла, что, придя в полный рассудок, мысли из нетрезвого состояния надо отсекать. Но кто же это умел делать?!
Я всегда была человеком настроения и частенько делала все поперек и чужой, и нередко своей воле. Вот парадокс прямо! Наверное, все оттого, что хотелось приключений, рискованных авантюр, чтобы посмотреть, как и что бывает потом. Эксперименты всегда были моей страстью, даже несмотря на всю их «безголовость».
Из вредности и упрямства я сделала выбор в пользу Ярослава. Но когда позвонила и сообщила ему об этом коротким текстом: «да», то потом долго плевалась от собственной импульсивности и обезбашенности.
Уже следующим вечером я с Ярославом поперлась на очередную тусовку, где он по несчастливой для него случайности узнал об инциденте с его одноклассником Костиком.
Вот был концерт! Хорошо, что самого Костика не оказалось рядом. Но, по-моему, дуэль была назначена по телефону.
Вся сцена проявления ущемленного мужского самолюбия произошла в VIP-зоне, поэтому краснеть пришлось только скатертям и салфеткам. Те немногие клиенты, которые занимали столики, вежливо удалились на танцплощадку. Я же молча пила мартини и прищуренным взглядом следила за резкими движениями Ярослава.
Интересно, что бы он делал, если бы я была его любимой женой?! Наверное, разнес бы к чертовой бабушке весь офис этого Костика?
Но сказать я хотела не об этом, а о том, что мое поведение в этот вечер отличалось от прежних вечеров в компании Ярослава. Я не выпускала из рук бокал с мартини, я практически не слушала Ярослава, я не могла на нем сосредоточиться и обсуждать темы, которые даже не касались лично меня. Мне вдруг стала неинтересна его жизнь. Я перестала разделять его волнения. Я только и делала, что уговаривала себя не поддаваться дурацкому настроению, которое могло измениться в любую секунду. Я была занята и другими мыслями: думала о Сеньке, что его надо бы сводить к ветеринару, о том, что маме нужен был пуховик на зиму, о том, что где-то на калитке висела засохшая куколка гусеницы и она меня раздражала…
Глобальные мысли! Жизненно важные!
В конце этого вечера Ярослав извинился за испорченное настроение, как казалось ему, что был так резок и вспыльчив, и без всяких намеков проводил меня домой. Наверное, он заметил мое странное настроение и принял это на свою совесть. А я и не отрицала.
А дома я завалилась на свой чердак и отчего-то открыла древнюю книгу «Таис Афинская» и прямо-таки влипла в нее.
– М-м, ты читаешь?!– удивилась мама.
– Да, укрощаю свой нрав смиренным чтением,– усмехнулась я.
– Да, в детстве и юности тебя трудно было заставить читать. Ну, в Алуште у тебя времени побольше, чем в Екатеринбурге. Может, это хорошо на тебя повлияет?
– Считаешь?
– Мне, конечно, кажется, что после твоего устройства на ту странную работу, о которой я еще ни слова не слышала, ты стала какой-то раздражительной, неспокойной. Но ты хотя бы на моих глазах, и это уже успокаивает.
Неужели я так изменилась? По-моему, при моем взрывном характере трудно было отметить, как менялась амплитуда моей раздражительности? По-моему, у меня всегда бардак с настроением? И при чем тут моя странная работа? Хм, работа? Да, работа по контракту! А что? Конечно, нет социального пакета и всяких там льгот, но, в конце концов, кроме основной ставки, я получаю неплохие проценты. Хм, отличный расклад, Сосновская! Поздравляю: твой профиль – любовь с условием!
Хорошо, что мне еще было, чем тешить себя: из-за каких-то мелочей, глупостей, условий и всяких «фу!» всё вокруг не становилось менее прекрасным. Просто это был один маленький эпизод, сделка с совестью, которую надо было завершить и жить дальше своей чудной и яркой жизнью.
О боги, столько еще впереди! В голове не умещается весь кайф от того, сколько можно еще натворить, пережить, перечувствовать! И меня ждал мой миллиончик, уф!
Но какой бы я ни была фееричной оптимисткой, всю ночь проревела в подушку. Нет, не было никаких убийственных мыслей, трагедии, конца света, но слезы были горючие.
После одной ночи с Ярославом я почувствовала, что что-то изменилось в наших отношениях… в моем отношении к нему. Мое настроение стало другим. Я стала другой. Не было никаких проблем: мне не было больно, не было противно, он был нежен и внимателен, страстен и ответственен, и даже было ощущение, что я сама этого хотела. Но вдруг стало обидно до слез, что я позволила обстоятельствам купить себя мужчине, который мог бы завоевать меня и без всяких условий только лишь своим обаянием и настойчивостью. Ведь нравился же он мне чисто по-человечески? Но то, что куплено – не нуждается в завоевании, оно уже есть и никуда не денется. Ирония судьбы, или любовь с условием!
Откуда во мне была эта жилка слезливости, внезапной пессимистичности? Почему она включалась так не вовремя и обезоруживала? После таких мыслей чувствовала себя какой-то слабачкой, а я была сильной!
В общем, все потекло своим путем. На следующий день я отправила фотографии своей «счастливой жизни в Алуште» Верочке и дала пару ценных указаний. Все-таки, азарт никуда не делся.
Все шло нормально, однако заметила за собой ловкую манеру избегать встреч с Македонским. И как лихо мне это удавалось! Главное, повод находился приличный, а не просто там типа: «Ой, я заболела – не приходи сегодня» или «Ой, у меня плохое настроение». Или вот это, самое тупое: «Мне не нравится твоя компания». В общем, с неделю я даже сама не понимала, что удачно отмазывалась. Я думала, это просто совпадение, а оно вон как!
А потом неожиданно Ярослав просто спросил:
– Ты меня избегаешь?
И тут я сразу исправилась. Не могла же я признаться себе, что такая слабачка, не могу выполнить данное себе и ему слово, что просто убегаю, как крыса с корабля. Нет, это было не по-сосновски!
Из принципа я не могла нарушить своего слова. Я снова брыкалась, язвила, грубила, в общем – вела себя, как та еще стерва, но держалась за возможность получить доступ к своему миллиону. Нужно было немного потерпеть. Оставалось каких-то две недели, чтобы я могла прикоснуться к заработанным денежкам. На эти деньги я могла открыть свой салон, подлечить маму, помочь Лизке поступить в вуз, наконец. Да что угодно! Я должна была все это пережить и вытерпеть. Не так уж это было и сложно: ради самой-то себя и матери стать немножечко безнравственной, расчетливой, гибкой, если угодно.
И снова я окунулась в светскую жизнь, знакомую до тошноты: лукавые улыбки, соперничество, выпендреж, бесцеремонное любопытство и разврат. Снова это несварение при посещении навороченных презентаций, открытий, застолий, чьих-то дней рождения и юбилеев. Как будто в мире только и существовали эти тусовки, тусовки, тусовки… Чем же тогда занимались обычные трудяги? С ума от скуки сходили?
