— Подожди здесь, — буркнул он, видя, что мальчик держит в руках коричневый конверт с печатью и с орлом, держащим в когтях знак вечного блаженства. — Я переоденусь и сразу приду к тебе.
— Только быстро, потому что мне нужно выйти, — сказал мальчик ломающимся голосом.
Мок посмотрел на Артура через некоторое время. Знал его как робкого ребенка, который среди мусорных ящиков и каморок двора превратился в честного хулигана. Однако всегда малыш Грюниг с почтением кланялся Моку, оказывая ему — как почти все жители квартала домов — уважение и легкую боязнь. Он никогда не видел меня в кальсонах, объяснил он себе мысленно странное поведение ребенка, в кальсонах каждый выглядит лишенным достоинства, как старый еврей на Валштрассе, член которого вызывал безудержное веселье в молодых, здоровых парнях из Гитлерюгенда.
Мок посмотрел еще раз в безразличные глаза мальчика и вошел в темную комнату фотографии, которая — видно это было по грязной постели — служила Ханушу как спальня. Оделся довольно быстро, и вышел через некоторое время, безупречно одетый в свой темно-коричневый костюм. Представление, которое наблюдал, изумил его и рассмешил.
Малыш Артур Грюниг стоял перед камерой, одетый в какую-то старую жилетку. На его голове была шляпа Мока. Его бедра охватывал пояс с двумя кобурами, из которых торчали два «вальтера». В руке держал спусковой тросик. Он то и дело вынимал из кармана пистолет и стрелял в сторону объектива.
— Ну ты ковбой! — Мок улыбнулся вымученно. — Спасибо за решение моей проблемы. Оружие, как я вижу, ты забрал из Бюро гражданского состояния.
— Да, забрал, — сказал мальчик и потянулся за своим плащом и фуражкой. Шляпу Мока бросил на диван. — Мне надо идти!
— Подожди. — Мок положил руку на плечо мальчика. — Что с тобой происходит? Почему так себя ведешь? Что-то случилось? Дома все в порядке?
— Ничего не случилось, — мальчик презрительно стряхнул руку мужчины с плеча и направился к выходу.
— Стоять! — Мока охватила ярость.
Схватил Грюнига за воротник и поднял над землей. Мальчик вытянул руки вверх и выскользнул от Мока, оставив в ее руках свой плащ с порванной подкладкой. Полез в кобуру и вынул пистолет. Не успел, однако, выстрелить. Мок отреагировали быстро и инстинктивно. Он схватил мальчика за запястье и вывернул ему руку так, что оказалась она за его спиной. Пистолет ударил с грохотом в пол. Второй «вальтер» был через несколько секунд в свободной руке Мока.
Держа все еще Грюнига в болезненном захвате, повел его в спальню Хануша и там толкнул на пожелтевшее одеяло без пододеяльника. Мальчик лежал лицом в постели и не поворачивал головы. Мок включил свет и огляделся по темной комнате. Оглядываясь за себя, вернулся в павильон и сунул оба пистолета в футляр с винтовкой. Футляр он положил на диван, а потом снова вошел в темную комнату.
Хотел задать Грюнигу вопрос, который не имел ничего общего с теми, которые перед этим мальчик услышал. Был это вопрос упорядоченной натуры, а в результате он вытекал из нарушенного естественного состояния вещей, — как будто спросить велосипедиста, почему педалирует только одной ногой, или игрока в бильярд — почему один из шаров является кубом. Он стоял в дверях, опирался о дверной косяк и смотрел в горящие ненавистью глаза.
— Почему у тебя два пистолета? — спросил он.
— Второй Картофеля, — ответил мальчик.
— Картофель тебе его дал?
— Нет, — буркнул мальчик и улыбнулся победно. — Я выиграл его у Картофеля в поединке.
— А как выглядел этот поединок?
— Нормально.
— А что случилось с Картофелем? — В горле Мока повышался уровень желчи.
— Погиб в поединке.
— Ты убил его? — Мок начал задыхаться.
— Погиб в поединке.
Мок стоял в дверях темной комнаты, закрывая своим телом падающий с ателье свет, поэтому не видел лица мальчика. Дом задрожал до основания, и заскрипел косяк. Чтобы усмирить раздирающую его ярость, Мок применил надежное средство: как всегда, призвал перед глазами старые страницы, на которых ровными рядами маршировала латинская античность.
Бомбы били в город Бреслау, десятилетний убийца сидел, готовый к атаке, как молодой скорпион, а Эберхард Мок произносил тихо искусные, широкие Цицероновские фразы. Строгий и аскетичный звук латинских слов, связывающих по точным синтаксическим законам в звенья и цепочки, успокоил Мока и очистил от гнева его ум.
— Пошли, — сказал убийце.
Мальчик встал и почувствовал на своей шее сильную руку. Мок ухватил его, как пса, пригнул его голову к земле и повел к выходу через закутки салона. Оказались на Тайхштрассе. Обрушивались русские гаубицы. Улица была окутана пылью. В черных облаках сверкали желтые языки пламени. Под арочным сводом отеля Ясхе клубились шары дыма. Какая-то кричащая женщина толкала детскую коляску, подскакивающую на камнях. Полицейский с черным покрытым смолой лицом стучал палкой по стеклам окон на первом этаже и по подвальным окошкам.
Мок встал вместе с мальчиком неподвижно в боковом входе в фотографическое заведение. Он посмотрел на полицейского, который выгонял людей в подвалы и магазин с чулками. Мок хотел к нему подойти и передать ему убийцу. Не успел. Грохот взрыва потряс улицу. Стекла выпали, и через некоторое время их остатки зависли рядом со стенами. Затем они упали, рассекая воздух. Полицейский бросился в ворота и исчез в их недрах. На середине улицы детская коляска вытягивал колеса к разгневанному небу.
Мок прижал Грюнига к земле и пнул со всей силы в тощие ягодицы. Мальчик рухнул вперед и упал всем телом в пыль улицы. Он повернул голову и посмотрел на Мока равнодушно. Над улицей вспыхнули фосфорные бомбы и осветили с неба ярким светом.
— Этот ад вокруг твое место, — сказал Мок, понимая, что мальчик его не услышит. — Иди в ад!
Он повернулся и вошел через разбитую витрину в магазина с чулками. Взял несколько пар, а потом вернулся в ателье «Фото — Waage». Остановился резко. Получил впечатление, что люди, запечатленные на фотографиях в лишенной стекол витрине, улыбаются ему насмешливо. Веселей всего смеялся некий молодой солдат с папиросой в уголке рта.
— У меня уже нет сил с этим бороться, — сказал Мок смеющемуся солдату и, видя его полное безразличие, процитировал Фрейда: — Дитя злобно. Дети зло.
Бреслау, воскресенье 8 апреля 1945 года, десять утра
Доктор Клаус Реве был человеком точным. Из своего архива выписал всех Гнерлихов и всех Бреслеров. Каждый человек, носящий эту фамилию, был изложен на отдельной карточке, на которой выписана была дата рождения, иногда дата смерти и адрес места жительства. Ниже этих данных доктор Реве зафиксировал судимости или справку об отсутствии судимости носителей этих фамилий. Все карточки лиц родственных были друг с другом стянуты медными зажимами. Для семейных пачек приложены были большие картонные карты со схемой генеалогического древа лиц, заключенных на картах. Реве, как обычно, проделал хорошую работу.
