– Я бы не стала таким шутить, – серьезно отвечаю я.
– Я знаю, знаю. – Мейсон быстро кивает и, протянув мне руку, сжимает мою ладонь. – Ты все это время была рядом. Я старался держать тебя подальше от Ханны, а ты все время была так близко.
Его взгляд подергивается влагой. Я не знаю, что сказать, поэтому просто молча смотрю на него, надеясь, что он знает, как сильно я люблю его.
МЕЙСОН
– Ты ее любишь.
Повернувшись, я смотрю на бывшую жену. Пока Лису забрали на обследование, мы с Пем сидим в комнате для посетителей и ждем. Ждем, что к нам выйдут и скажут, что это оно – то самое чудо, в котором так нуждается наша дочь. Что из миллионов возможных девушек я полюбил ту, которая может сотворить чудо и спасти жизнь моей дочери.
Время после постановки диагноза, в полной неизвестности, без абсолютной определенности тянулось так медленно и утомительно. Порой это было невыносимо. Каждое утро я просыпался с призрачной надеждой, что вот сегодня нам позвонят и скажут, что наше ожидание подошло к концу – донор для Ханны нашелся. Сейчас, эти решающие минуты по ощущениям тянутся также мучительно, как многие месяцы до этого.
– Это вопрос?
Пем с усмешкой качает головой.
– Нет. Просто замечание. Ты любишь Лису. Это заметно по тому, как ты на нее смотришь. На меня ты так никогда не смотрел. – Она жмет плечом, говоря это без упрека или сожаления.
И она права – мои чувства к Лисе для меня нечто новое. Нечто неизведанное и захватывающее. Похоже, я впервые по-настоящему влюбился. В тридцать два года.
– Я тоже не был тем, кто тебе нужен, – глядя Пем в глаза, мягко говорю я.
Она вздыхает:
– Это правда. С самого начала было видно, что у нас ничего не получится, – соглашается она.
– Кое-что у нас все же получилось.
Пем с улыбкой кивает.
– Ханна – лучшее, что было в этих отношениях. Ради этого стоило иметь секс с тобой.
Я фыркаю, прикрыв глаза. Знаю, что она шутит. Узнав о ее измене было малоприятно, но не разрушительно. Мне должно быть стыдно, потому что некая часть меня даже испытала облегчение. Я подумал тогда: «Хорошо, теперь я могу это закончить. Эти отношения окончательно себя изжили».
– Ты знаешь, я никогда не жалел о нас с тобой. – В моем голосе слышится тепло. – Ты подарила мне Ханну.
Пем чуть заметно кивает.
– Я знаю, Мейсон. И если эта девушка дает тебе то, чего не было у нас с тобой – держись за нее. Или хотя бы до тех пор, пока она не спасет нашу дочь.
Я смеюсь, а Пем выразительно вздергивает брови, словно говоря, что пусть это и была шутка, но она серьезна.
– Я ее отталкивал, – признаюсь я. – Когда понял, что это больше, чем влечение – постарался ее оттолкнуть.
Пем разглядывает мое лицо, раздумывая о чем-то некоторое время, а затем спрашивает:
– Из-за Ханны?
Может мы с ней и не были созданы друг для друга, но она всегда неплохо чувствовала меня.
Подавшись вперед, я ставлю локти на колени и рассеянным взглядом смотрю в сторону коридора, где снует медицинский персонал.
– Мне казалось, я не имею права чувствовать ничего даже приблизительно похожего на счастье, пока Ханна борется за свою жизнь. Это выглядело неправильно. Все еще выглядит, – понизив голос, бормочу я.
– Я тебя понимаю, – откликается Пем. – Но так не должно быть. Ты не хотел, чтобы Ханна заболела. И ты делаешь все, чтобы ее спасти, но есть вещи, которые от тебя не зависят, как не старайся. Ты хороший отец, Мейсон. И Ханна знает, как сильно ты ее любишь. И ее папа достоин того, чтобы быть счастливым. Позволяя себе любить Лису, ты ничего не отнимаешь у Ханны, – ласково произносит Пем.
Она кладет руку мне на плечо и гладит. От ее слов у меня в горле ком, но мне надо было услышать это от нее. Она вторая половина Ханны – только Пем в точности понимает, каково мне.
Пусть у нас никогда не было любви, но у нас есть дружба. И я ценю это.
ГЛАВА 26 ЛИСА
– Это точно?
Мейсон разговаривает с кем-то по телефону, когда я вхожу в его кабинет. Я тихо прикрываю дверь за собой, чтобы не отвлекать его и сажусь на диван, ожидая, когда он закончит разговор.
Мейсон слегка нахмурен, сосредоточенно слушая собеседника. Я между тем рассматриваю его, в сто тысячный раз думая о том, что этот замечательный мужчина – мой и любит меня. И он больше не считает, что его любовь ко мне для него бремя.
Мне становится чуточку грустно, как и всякий раз, когда я думаю о том, что осенью мне придется от него уехать.
Потому что меня взяли в Колтех. И теперь это официально.
– Спасибо, мистер Уилсон, – наконец произносит Мейсон и, попрощавшись с неким «мистером Уилсоном», кладет трубку.
Мне становится любопытно, с кем он разговаривал и отчего у него такое задумчивое выражение лица.
– Эй! – Я привлекаю его внимание, напомнив о себе. – Кто это был?
Мейсон не торопится отвечать. Он подходит к дивану и садится рядом со мной.
– Это был Элайджа Уилсон, он работает куратором в приюте «Святой Матильды», – не сводя глаз с моего лица, негромко отвечает Мейсон.
– Приют «Святой Матильды»? Тот самый, в котором была я? – Я в настоящем замешательстве.
Мейсон кивает.
– Для чего ты… Зачем ты звонил ему? – Я чувствую, как холодок ползет у меня по спине. Это должно быть как-то связано со мной и «той» историей.
– Я наводил справки о Хьюзе, – признается он.
– Зачем? – Мой голос вдруг становится похожим на карканье. Горло словно что-то сдавило. – Что это тебе даст?
– Я должен был что-то сделать, Лиса. – Мейсон сохраняет полное хладнокровие, тогда как я чувствую, что начинаю злиться. – Не мог хотя бы не узнать, где сейчас этот урод. Как и ты не могла бездействовать, когда сдала кровь. Благодаря этому, возможно, ты спасешь жизнь моей дочери.
Упрямо поджав губы, я смотрю в сторону, не соглашаясь с ним.
Это не одно и то же!
– Хочешь знать, что я узнал?
– Мне это не интересно.
Мейсон протяжно вздыхает.
– Он в тюрьме. И он проведет там очень, очень много лет, Лиса, – вопреки моим словам говорит Мейсон. – Он больше никому не причинит вреда, детка.
Я нехотя поворачиваюсь к Мейсону, и мне очень непросто злится на него, когда он с такой нежностью смотрит на меня.
– Что случилось?
Любопытство во мне побеждает.
– Четыре года назад Хьюз участвовал в вооруженном нападении и застрелил двоих человек. Его приговорили к пожизненному с возможностью обжаловать решение через тридцать пять лет.
