Скорее всего им был дан приказ схватить Леонида живым, потому что он яростно бился сразу с несколькими, мастерски владевшими восточными же кривыми саблями людьми, но при этом не был ранен, несмотря на явное преимущество врагов.
В конце концов кто‑то из них подобрался сзади и толкнул Леонида в спину, а остальные, выбив из рук его шпагу, в момент спеленали как младенца и куда‑то понесли.
Дальше Соня ничего не увидела скорее всего потому, что внимание ее рассеялось. А точнее, увиденное событие задело княжну за живое. Судя по всему, происходило это событие вскоре после того, как его сиятельство граф отбыл за границу, передав Соне письмо, строки из которого она помнила до сих пор: «Сонечка! Любимая! Единственная женщина на свете… Нет горше муки для меня, чем невозможность припасть к твоим ногам, умоляя о прощении…»
И после таковых слов… Никто его, видите ли, не остановит! Но остановили! Так и надо! Не давай обещаний, коих не собираешься выполнять!
Если бы она увидела сцену с Гаянэ как‑нибудь пораньше, до того, как утром пошла будить его, и даже до того, как стала вызволять его из рабства… Но что теперь локти кусать! Сделанного не воротишь.
Уехал и уехал. Забыть о нем, да и только. А раздражение свое глупое есть где изливать. Некто Мигель де Сервантес, великий писатель Испании, благодаря роману которого «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» Соня познавала испанский язык, читая в подлиннике, посылал своего героя воевать с мельницами. Княжна Астахова может воевать с мешком, набитым соломой, и вымещать на нем злость на самое себя.
– Мари! – позвала она слишком громко и рассмеялась про себя, услышав звяканье шпаг, которые служанка брала, очевидно, под мышку, потому что ей еще надо было взять кувшин с водой и подсвечник со свечами.
Откуда, интересно, девчонка узнала, что госпожа зовет ее именно в погреб?
Служанка выглянула из комнаты, показывая себя хозяйке. Мол, правильно поняла ее мысленный наказ?
Правильно, кивнула Соня, чувствуя, как уходит куда‑то ее раздражение. «Забыть! – еще раз приказала себе. – Разумовского никогда не было и больше не будет».
Приказала, хотя сама прекрасно знала: зароки есть вещь неблагодарная.
Раз! Мари ловко отскочила в сторону. Шпага с деревянным наконечником, который придумал сеньор Пабло, вспорола воздух. Однако как быстро учится эта девчонка! Наверное, раза в два быстрее Сони. Видимо, приютская жизнь, о которой княжна уже кое‑что знала из рассказов Мари, и не такому научит. Чтобы выжить, надо быстро двигаться и чувствовать за секунду до того, кто тебя ударит и куда.
Конечно, Софья себя оправдывала. Свою неуклюжесть. Но если сравнить ту Соню, которая брала уроки еще в Версале у Жозефа Фуше, и нынешнюю… Пожалуй, даст сто очков вперед тогдашней.
Странно, что Пабло не удивился желанию аристократки владеть шпагой. Наверное, считал это всего лишь чудачеством знати. Теперь с ведома Сони он каждый день по два часа писал ее портрет, усаживая ее неподвижно в то самое кресло с высокой спинкой на фоне портьеры из красного бархата. Он предложил Соне на выбор: писать ее в собственном доме или она согласится всякий раз трудить свои ножки, чтобы подниматься к нему в башню.
– Ничего, потружу, – решила Соня. – Стану подниматься, чтобы лишний раз взглянуть на красоту Барселоны.
Пабло терпеливо ждал, пока они с Мари вернутся из погреба, не делая попытки к ним присоединиться или хотя бы взглянуть на их занятия фехтованием, – про борьбу и сюрикены ему ничего не говорили.
– Моя шпага – это кисть, – посмеивался он, не проявляя ничуточки воинственности, свойственной, по мнению Соне, любому мужчине. – Но вы… О, я представляю вас прекрасной валькирией. Потому что Россия, откуда вы родом, северная страна. Смотрите, что получается. Мусульмане – прекрасные воины, это всем известно, но идеалом женщины считают гурий, которые услаждают праведников в раю. Для них предел мечтаний – девы райского гарема. И возьмите скандинавов, людей Севера. У них женщины рая – воинственные девы. Надо думать, не изнеженные наложницы, тем небось не под силу было бы уносить с поля боя души павших героев… Как вы думаете, почему так?
– Не знаю, – пожимала плечами Соня; ей и вправду ничего такого не приходило в голову.
И как ни смешно это выглядело, но теперь каждый день, так же как сегодня, Соня с Мари уходили в бывший винный погреб сражаться на шпагах, метать сюрикены и бороться друг с другом голыми руками, не считаясь с авторитетом госпожи или бесправием служанки.
Жан поначалу было вскинулся:
– Почему же вы меня не зовете?
Но тут с легкой руки Пабло его пригласили в один дом к больной девочке, которая уже много дней кашляла сухим надсадным кашлем, и знахарка ничего не могла с болезнью поделать. Шастейль девочку вылечил и этим заработал себе неслыханный авторитет в ближайшей к их дому части Барселоны. Его пригласили еще в один дом – на щеке у красивой молодой женщины стала расти уродующая ее опухоль, и никакие приемы против порчи, как определила болезнь ведунья, тоже не помогали.
Так что через некоторое время бедный Жан почти не бывал дома, начисто забыв о своем желании обучаться воин–скому мастерству.
Правда, однажды между посещением больных этот граф‑врач принес Соне листок бумаги, на котором были написаны… стихи. Она даже не сразу вспомнила, что когда‑то давала ему задание зашифровать послание потомкам о местонахождении клада.
Вот ключ. И для него есть дверь.
К воде спиною повернись,
Шаги числом сто пять отмерь
И по ступеням вниз спустись.
А там опять считай. Иди
На запад сорок семь шагов.
Разрушь преграду и найди
Богатство рода твоего.
– Что ты имел в виду под словом «вода»? – поинтересовалась Соня.
– Колодец, что же еще! – нетерпеливо пояснил Жан.
Сам он был в восторге от своего творения. Ведь до сего времени стихи писать ему не приходилось. Но опять эта русская княжна, вместо того чтобы горячо поблагодарить, выискивает в них недостатки.
Увидев его обиженное выражение, Соня спохватилась:
– Ах да, как же я сразу не догадалась!
– Ты сама сказала, что это послание надо зашифровать. Если я прямо напишу про колодец, каждый сразу поймет, где искать клад… К тому же неизвестно, сколько лет пройдет, прежде чем в этом доме поселится кто‑то из твоих потомков. Может, и дома этого в помине не останется. А колодец сохранится. Как же без воды‑то.
– Ты меня пугаешь, – нахмурилась Соня. – Как может быть, чтобы дом не сохранился? На мой взгляд, он так крепок, что еще два века простоит!
– Я сказал это на всякий случай. Мало ли, война или пожар.
