Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
– В этом нет логики!
– Для вас, но не для вашей жены. По моему сугубо личному мнению, авария и травма головы – не причина, а скорее следствие, очередная попытка убежать от реальности. Ненавидеть сестру – плохо, видеть ее – невозможно, поэтому единственным выходом, который отыскал Ольгин разум, чтобы спасти себя, стала болезнь и как следствие изоляция. Даже можно сказать, самоизоляция…
– Марта уехала до аварии.
– Но ведь она могла вернуться, так? Тем более, что в первые дни вероятность того, что Ольгину сестру найдут, была высока, а потом, после травмы, Ольгин мир претерпел некоторые изменения… скажем, ту же повышенную тревожность, чувствительность, причем не столь важно, к словам, звукам, взглядам – она все интерпретирует в разрезе любви-нелюбви к себе. Она постоянно, каждую минуту, каждую секунду ищет подтверждения собственной индивидуальности, которой ее упорно лишали, подчеркивая сходства-различия с сестрой. И будьте уверены, находясь рядом с вами, любой ваш жест, любое слово она прежде всего примеряет на себя…
Всеволод Петрович, прервав рассказ, поглядел на часы, то ли для того, чтобы подчеркнуть собственную занятость, то ли и вправду боялся куда-нибудь опоздать.
– Она знает, что больна, она цепляется за свою болезнь, поскольку именно болезнь позволяет ей выбраться из навязанного стереотипа «хорошей» девочки и думать так, как нравится ей самой. Поэтому, возвращаясь к вашему вопросу… если в какой-то момент ей покажется, что кто-то или что-то угрожает столь тщательно создававшемуся статусу, позволяющему в глазах других оставаться «хорошей» и вместе с тем быть собой, – Ольга вполне может… устранить проблему. Теоретически. И еще один момент, уже связанный непосредственно с болезнью: ее восприятие других людей изменчиво, ей кажется, что вы любите ее – она любит вас. Вы ненавидите – она ненавидит. Этакое своеобразное зеркало… сильное зеркало… но скоротечное, она не способна сохранять эмоции долго, она постоянно нуждается в их подтверждении, то есть злопамятной ее не назовешь, но и ждать того, что Ольга станет помнить о совершенном вами хорошем поступке, тоже не следует.
– То есть убить она могла бы?
– Да, – подтвердил Всеволод Петрович. – Скажем, в ситуации, когда ей показалось, что кто-то очень сильно ее оскорбил, Ольга отомстила бы, но именно сразу или в течение десяти-пятнадцати минут… если дольше, то внимание переключится на что-либо иное. Если же речь идет об убийстве спланированном, то… честно говоря, сомневаюсь. Ольга не способна мыслить «вперед», у нее все силы уходят на оценку текущих поступков людей, а предвидеть реакцию, поведение, выстроить логическую цепочку… вряд ли. Планирование требует абстрактного мышления, а все абс-трактное мышление Ольги уходит на поддержание самосозданного мира, который обеспечивает ей возможность более-менее нормальной жизни.
Всеволод Петрович еще долго говорил о психике, логике, восприятии… слова плавно перетекали одно в другое, сплетаясь в причудливые узоры речи, но Игорь уже особо не вслушивался. Он получил ответ на вопрос и в то же время не получил.
Могла ли Ольга убить? Могла.
Убила ли? Неизвестно.
Александра
Неизвестно, сколько времени я провела в пустом больничном коридоре, прислонившись к стене. Знакомые зефирно-розовые тона вызывали неприятные воспоминания и совсем уж непонятную дрожь. Часов нет, а время ползет медленно-медленно… как желтая в мелкую крапинку божья коровка по темно-зеленому глянцевому листу монстеры. Из-за запертой двери не доносится ни звука, впрочем, не стала бы я подслушивать, не мое это дело.
Ольгушка… ласковая Ольгушка, которая боялась, что ее убьют… радовалась, приглашая меня в гости… назвала содержанкой в присутствии всего благородного семейства… то ли подбросила, то ли нашла нож в моей кровати… Ольгушка любит смотреть альбомы с репродукциями и гулять по утрам и не любит овсянку с изюмом.
Ольгушка – убийца? Странно. Слишком странно, чтобы принять, не говоря уже о понимании.
Следом пришла мысль – а я ведь в городе. Достаточно выйти из здания администрации, потом по выложенной мелким булыжником тропинке мимо кустов сирени и до ворот… и плевать на Бехтериных, точнее на одного конкретного Бехтерина, который за запертой дверью беседует с Всеволодом Петровичем об Ольгушке… а возможно, и не только о ней, я ведь тоже какое-то время провела в «Синей птице».
Параноидальные мысли. Нужно успокоиться, в конце концов, какое Игорю дело до меня? Никакого. Есть сделка, договор, заключенный по обоюдному согласию между двумя сторонами и так далее по пунктам контракта.
Я ждала долго, почти уснула и, когда хлопнувшая дверь разрушила спокойную дремоту, даже расстроилась. Игорь был задумчив, молчалив, и только карандаш, который он беспрестанно вертел в руке, выдавал некоторую нервозность. Я не стала ни о чем спрашивать – условия сделки не предусматривали излишнего любопытства, да и опыт подсказывал, что чем меньше знаешь, тем легче жить.
Наша совместная поездка в город вызвала неоднозначную реакцию в семействе Бехтериных, им было любопытно, и в то же время никто так и не решился спросить прямо, куда и зачем мы ездили. Только Василий, отложив в сторону газету, поинтересовался:
– Как прогулка?
– Замечательно, – ответил Игорь. Ну да, замечательно, просто великолепно…
– Гулять вообще полезно для здоровья, – наставительно заметила тетушка Берта. Улыбается, подслеповато щурится – и веер в руках привычной деталью. Тетушка мила и приветлива, чуть более мила и приветлива, чем обычно. Интересно, заметил это хоть кто-нибудь?
Хотя о чем это я, здесь не принято замечать чужие странности.
Ольгушку я нашла в саду, она сидела на траве, белый сарафан с вышивкой, распущенные волосы, в руках растрепанный букет ромашек. Идиллическая картина…
– Привет, – Ольгушка не улыбается, смотрит чуть настороженно, а мне неловко.
– Привет, – присаживаюсь рядом, трава сухая, по-летнему жесткая, покрытая тонким слоем пыли, касаться ее неприятно. На коленях Ольгушки снег оборванных лепестков, на сарафане – грязно-зеленые травяные пятна, а рядом, на земле россыпью желтые сердцевинки цветков. – Гадаешь?
– Знаю. – Она отбрасывает волосы назад. – Гадать – это так… чтобы заняться чем-нибудь. Все чем-то заняты, и я тоже… Кто-то гуляет по ночам… кто-то подсматривает… кто-то охотится за тем, что принадлежит другому… кто-то врет. А я вот обрываю лепестки. Как ты думаешь, ей больно?
А глаза у Ольгушки темные, не сами по себе, из-за зрачков, которые расползлись, растеклись чернотой, вытеснив прочие оттенки, узкое колечко радужки лишь подчеркивает эту безумную черноту.
– Держи, – она протянула ромашку, хилый стебелек, вялые, опущенные листья и поникшая гроздь белых цветов. – Лучше мучить цветы, чем людей, правда?
Левушка
Тайник был самодельным и донельзя странным. Изнутри его выстилал прозрачный полиэтилен, достаточно толстый, чтобы изолировать содержимое ящика от воды, дополнительный слой пенопласта, видимо с той же целью.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
