Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Спустя столько лет Лео захотел со мной увидеться, чтобы вручить карту своего кладбища и переложить на меня ответственность за нее. Зачем нужно было разыгрывать встречу на свадьбе Пинуччи и Николы? Сегодня утром, пока я задавался праздными вопросами на его счет – кем он стал? что он делал все эти годы? – Американец, еще не успев с размаху хлопнуть меня по плечу, уже знал, что встретится с выжившим после землетрясения, которому нечего терять. Показавшись в моей компании, он лишь хотел нагнать на меня страху. Он надеялся, что я отомщу за украденную у него жизнь, и теперь мне оставалось только напасть на его врагов прежде, чем нападут они.
– Что мне с ней сделать? – спросил я.
– Тебе решать. Там под землей твой отец. Повторяю: я навсегда уезжаю отсюда.
Я должен был с самого начала догадаться, почему меня посадили за стол «Томми Оллсап». И мне следовало сразу понять, что, хотя мы оба не получили ту жизнь, о которой мечтали в детстве, он где-то в глубине души чувствовал себя более обделенным из нас двоих. Магия сама сделала за нас выбор, отправив меня учиться в лицей, а его – заниматься разбоем, как в день, когда умерла музыка, она решила, какой стороной упасть четвертаку, который Ричи и Томми подбросили в воздух, чтобы определить, кому из них сесть в тот злополучный самолет.
– Ты же помнишь, да? – вдруг спросил Американец.
– О чем?
– Это ты мне сказал, что мой отец заложил бомбу в поезд, где ехал Даниелино Карапуз.
Да, это был я, однако ни в одном судебном постановлении не говорилось об участии Человека-паука в той трагедии. Я лишь передал ему слова моего отца-лгуна. Наконец-то мы поквитались. Поквитались и проиграли, потерявшие всё сироты. Круг замкнулся.
– Я думал, ты меня за это ненавидишь.
– Я сам тебя спровоцировал, – сказал он. – Ты думал, что знаешь правду, и выдал ее мне.
– Чтобы задеть тебя. И, судя по всему, это была ложь…
Американец вздохнул.
– Сложно не поверить собственному отцу.
Он был прав. Мы изо дня в день держим ухо востро, чтобы нас не обвели вокруг пальца, оцениваем всех и вся: любовь партнера, уважение коллег, доверие босса, банковский счет, длину волос и члена, – и при этом мы почему-то верим на слово довольно-таки посредственным людям, которые могут похвастаться только тем, что они нас породили, стали нашими персональными богами.
– Почему ты так поступил?
– Как я поступил?
– Почему ты похоронил его отдельно от других?
– Я надеялся, что однажды ты его найдешь. Или что его найдет полиция. Пока они не знают, где тело, им не удастся от него избавиться. На этом они и проколются. А еще я его должник. Слова Эдуардо меня спасли.
– И ты рискнул своей жизнью, чтобы рассказать мне его историю?
– Не только его. Мой сын имеет право знать, кто его отец. Я могу предложить ему только правду, чтобы он сам решил, кем ему быть. – Лео спрятал пачку сигарет за лацкан смокинга. – Уже поздно, нам пора идти.
– Хорошо, – согласился я, убирая конверт с картой во внутренний карман пиджака.
Мы оба встали и впервые за весь день оказались в ситуации, не спланированной заранее. Это было очевидно. Он продумал все, кроме прощания. Из-за непонимания, кем мы приходимся друг другу, было неясно, как прощаться. Пожать руки, обняться, кивнуть? Дело не в том, что мы не хотели или не могли простить друг друга, нам просто больше нечего было сказать.
Кончилось тем, что Лео проводил меня к выходу и пожал руку:
– Пока, старик. Удачи.
– Пока, Американец. Хорошего тебе путешествия.
Я сел в машину, повернул ключ в замке зажигания и сдал назад. Я уже не злился на то, что он впутал меня в эту историю.
Лео стоял на пороге, фары освещали его лицо. Мне вдруг показалось, что сквозь время, боль и кровь проступила та обаятельная ухмылка, которой он встретил нас ночью в Неаполе, когда мы приехали из Бари. Я вспомнил красную футбольную форму, стук мяча о стеклянную дверь, щелчок раскрывшегося ножа, его топот, эхом прокатившийся по лестнице.
Я включил первую скорость и выехал с парковки на дорогу, усаженную лимонными деревьями. Пока колеса безжалостно расплющивали щебенку, я посмотрел в зеркало заднего вида: Американец поднял руку, прощаясь со мной.
* * *
– Американец – Овен, – сказала Нана, – и как во всех Овнах, суеверия в нем борются с истиной. Отсюда и все беды. Он вырвется из этого порочного круга, только когда одна из двух сил возьмет верх.
– Какая именно? – спросил я.
– Неважно. Суеверность примиряет тебя с поражениями и учит принимать действительность такой, какая она есть, а истина пробуждает мятежный дух и внушает, что перемены возможны. Иного выхода нет.
Нана бросила карты Таро на табуретку и встала с кресла, раскачивающегося как часовой маятник. Она вышла с веранды в кухню и вернулась с салатником.
– Американец выбрал истину, – услышал я ее довольный шепот. – Он всегда был сообразительным малым…
Я наблюдал за тем, как она идет к столу из красного дерева, накрытому к ужину, и ставит на него салатник.
– Прости, больше ничего нет, – извинилась она. – Я сегодня от боли сама не своя.
Я сел за стол и взглянул на кусочки помидоров и ломтики моцареллы, которые плавали в луже из молока, томатного сока и оливкового масла.
– Этого более чем достаточно, спасибо.
Мать бросила на меня хмурый взгляд, на лбу проступили морщины, словно любое проявление благодарности вызывало у нее подозрение, и вернулась в кресло на веранде. Воцарилась тишина. Ее нарушали лишь стук столовых приборов, звук, с которым мои челюсти пережевывали пищу, и позвякивание, исходившее от мамы, даже когда она сидела в кресле. На миг я засмотрелся на солнце, похожее на покрытый ржавчиной жетон, оно опускалось за бухту Трентареми. Волны бились о скалы, ветер усиливался и задувал в окна. – Значит, его нашли?
– Да, его учуял полицейский лабрадор.
– Где он лежал?
– Рядом с рекой, как и было указано на карте. Их всех арестовали.
Мы продолжали говорить о нем словно о пропавшем без вести, поскольку у нас уже давно выработался свой язык в условиях полной неопределенности, еще с тех пор, как карабинеры сообщили, что нашли подписанный отцом чек в кармане брюк убитого Вольфанго Патане. Мы оставались в том вербальном измерении, где жизнь и смерть были лишь атрибутами единственного непреложного факта – отсутствия Эдуардо. Неведение сводило нас с ума, но со временем мы с ним свыклись и продолжали воспринимать случившееся как обычное исчезновение, ведь как-то надо было жить дальше. Поэтому наша манера общения отражала преходящий характер ситуации.
– Как-то раз, когда мы еще были молодыми, – пустилась в воспоминания Нана, – твой отец заехал за мной утром – так у нас было заведено. Я увидела, что лобовое стекло его «фиата-850» выбито. То еще ощущение: едешь, а ветер хлещет тебя по лицу. Я попыталась узнать, в чем дело, но он попросил: «Пожалуйста, помолчи». Я никогда его таким не видела. Он был в бешенстве. Я знала, что Эдуардо влез в долги ради этой машины, тогда он еще не работал в банке и у него не было ни гроша за душой… Он высадил меня у школы и уехал. – Рассказывая, она не отводила взгляда от открывающейся с веранды панорамы. – Днем я сидела у себя в комнате и не могла прочесть ни строчки. Я понятия не имела, где он. Мне было страшно. Но тем вечером он, по обыкновению, ждал меня у выхода из спортзала. Лобовое стекло было на своем месте, Эдуардо светился от счастья, только на лице алели несколько царапин, и, судя по тому, как он крутил руль, он повредил руку. «Что ты натворил?» – спросила я. «Ничего, – ответил он, – я все уладил». – «Да, но как?» – не отступала я. Наконец он сказал: «Нана, не волнуйся, главное, что у нас все хорошо». В глубине души я была уверена, что он подрался. Вероятно, с похитителями стекла. Или со страховыми агентами. Потом мы подъехали к моему дому, поцеловались, и на следующий день все было как обычно. Царапины скоро сошли, рука зажила, и я больше не спрашивала, как он все уладил. Вот и с новой работой после выхода на пенсию, – добавила она, – было то же самое. Он говорил, что новое занятие идет ему на пользу, нельзя сидеть без дела целыми днями. – Она кивнула на залив, словно во всем обвиняя именно его. – А потом мы неожиданно разбогатели, да еще как…
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
