Марина нависала над ним всем своим пышным телом и бубнила что-то про ответственность, про вложенные в них средства, про то, что еще одна выходка – и он может катиться. Мирош знал, что не покатится. И она тоже знала. По-своему она его даже любила, но всерьез начинала искать альтернативы «Мете» для укрепления собственного положения.
Иван сидел на ее замечательном мягком кожаном диване и болтал своей замечательной ногой в ботинке. А рядом стоял замечательный стеклянный столик, который ему ужасно хотелось разбить о Маринкину голову, лишь бы только она заткнулась. Он был пьян. И не мог быть уверенным в том, что дальнейшее ему не пригрезилось.
Если бы это происходило во время прихода, то скорее посчитал бы, что случившееся – всего лишь глюки. Но до состояния белой горячки Мирош тогда еще не упился.
На замечательном стеклянном столике лежал замечательный журнал в глянцевой обложке. И прямо с этой обложки на него смотрела Зорина. Тоже замечательная. Только подписано почему-то было иначе.
«Пять секретов счастья от Полины Штофель».
Пять секретов он перечитал пять раз.
Незамысловатые, в духе женских журналов. Незнакомые, будто их не могла озвучить девушка, которую он любил.
Первый – мудрый мужчина рядом. Свадебное фото из семейного архива. Реплика журналиста. Цитата интервью. Бизнесмен и пианистка.
Второй – любимое дело, от которого нельзя отвлекаться всерьез и надолго. Брак музыке не помеха. Украинская Кейко Мацуи. Перечисление конкурсов. Регалий. Новый проект.
Третий – вдохновение, которое берется из реальной жизни. Что ее вдохновляет? Музыка и, конечно, сын. Портрет с младенцем. Тоже из семейного архива. Сикстинская Мадонна.
Четвертый – надежное место, куда можно сбежать, когда хочется ото всех скрыться. Несколько снимков из фотосессии в загородном доме в Одесской области. Поместье с лошадьми. Белое платье и белый пляж. Улыбающийся бизнесмен Станислав Штофель, обнимающий ее. Пестрит. Пестрит. Пестрит.
Пятый – новое и интересное. Все новое. Новые задачи, новые люди, новые впечатления. Сейчас у нее проект с актером театра «Супрематическая композиция» - «Improvisation». Он читает – она аккомпанирует. Голливудская улыбка – и его, и ее. Импровизация.
Мирош тогда тоже сымпровизировал.
Взял журнал и уперся в свою комнату. Чтобы перечитать в шестой, седьмой и восьмой разы. А может, и больше. Это потом, уже в Канаде, после пережитого ада, он понимал, что статья была заказной, и основной целью ее наверняка выступала необходимость протолкнуть «украинскую Кейко Мацуи» поближе к вершине Олимпа. Про них тоже вначале чего только ни писали.
Но ни тогда, сразу, ни потом, в Торонто, это не отменяло главного.
Она – Штофель. Ее жизнь – вдали от него – полна мармелада.
Она. Их. Предала.
Так же, как он предавал сотни раз в своей про?клятой кем-то там сверху жизни.
А на следующий день Иван сбежал. От Маринки сбежал. Спер ключ – и дал деру.
У себя в квартире, чтобы не терять времени, добрался до телефона, разыскал чертова Гапона, который тогда перебрался в Киев, и уехал к нему.
Он не хотел умирать. Просто, почти очистившись от дури, не рассчитал очередную в те несколько дней дозу, когда они слонялись с Олегом, живым трупом, по киевским притонам, когда Маринка из трусости не объявляла его в розыск, и когда все знакомые и друзья сбивались с ног, чтобы выяснить его местоположение.
Он не хотел умирать. Но почувствовал эйфорию, осознав, что умирает.
Иван тогда приполз к себе домой и упал посреди подъезда, не дойдя нескольких ступенек. Скатился по лестнице, задыхаясь, захлебываясь рвотой, не чувствуя боли в сломанном тогда бедре. И впал в спасительное забытье, перестав быть.
У него потом тоже появился секрет счастья. Но только один. Первый и он же последний.
Никогда не принимать ничего сильнее цитрамона и аскорбиновой кислоты.
Выбравшись из ванной, вытершись казенным белым полотенцем, натянув домашние спортивки и проигнорировав наличие снотворного в рюкзаке, Мирош – здесь и сейчас, в своей новой реальности – дополз до кровати и уронил в нее собственное тело. Завтрак в семь. Он поднимется около пяти. У него пробежка. Потом снова душ. Потом больше не его, больше не персональная, больше не Зорина. И все-таки – та же или не та?
Провалиться в сон у него не получалось. Вполне ожидаемо и очень привычно. Запах лаванды пробирался в его голову и не давал покоя. У Полины постель пахнет тем же? Полина уже заснула? Полина может спать? Там, через две стены, Полина чувствует его так же, как он чувствует ее?
В конце концов, около четырех часов утра выбравшись из-под простыни, он добрался до рюкзака, но вовсе не ради снотворного. За блокнотом и ручкой. Еще через час откладывал его в сторону, чтобы переодеться и выйти из номера. Он так и остался валяться на столе открытой страницей кверху. Читать некому.
И только в голове, при каждом шаге во время пробежки вокруг парка Тиллы Дюрье, слово за словом, строчка за строчкой, в самых висках продолжает пульсировать, ни на мгновение не умолкая и постепенно ложась на мелодию, которой, кроме него, пока еще никто не знает:
В самых лучших городах пахнет морем,
В его шорохе – безбрежная свежесть.
Ты моё окаменевшее горе,
Ты моя осоловевшая нежность.
В этом доме среди звёзд нет забвенья.
В его воздухе застыли закаты,
Ты моё на зеркалах отраженье.
Ты моя за все поступки расплата.
Зачерпнуть тебя, как воду, ладонью.
И умыться бы тобою, как богом.
Ты моя непережи?тая доля.
Ты нехо?женная мною дорога.
Ты моё непобеждённое море.
Ты моё – пусть только шрамом ожога.
* * *
Оказалось, что она забыла задернуть шторы. Солнце металось по стенам, играя с гладкими поверхностями мебели. Солнце било по векам.
«Любое утро – удивительно, и нельзя пропускать ни одно из них», - твердило солнце, не позволяя Полине продолжать спать.
Она резко села в кровати и сердито потерла лоб, понимая, что не выспалась и ничуть не отдохнула. А впереди день, насыщенный работой и солнцеликим. Вероятно, он и послал к ней яркие лучи, чтобы не проспала и явилась пред его зеленые очи в назначенный срок.
Выбравшись из-под одеяла, Полька протопала к окну с намерением все же уменьшить количество света. Хватит ей и другого солнца на весь день! Но бросив взгляд на улицу, заметила, как это самое другое солнце бежит вдоль парка, который, к ее удивлению, оказался по соседству с отелем.
Решимость отгородиться от всего мира в то же мгновение испарилась. Полька как зачарованная следила за Иваном, приближающимся к гостинице, и досадовала, что ее чертов номер расположен под самой крышей и она не имеет возможности его разглядеть получше.
