Книга След в заброшенном доме - Александр Тамоников

– Ты представлен к правительственной награде, – сказал подполковник Редников, с нажимом затушив папиросу в пепельнице.

– Я об этом не просил. – Взгляд капитана уткнулся в пол.

Глава отдела смотрел на него с иронией.

«Какая же малая дистанция от трибунала до правительственной награды», – говорили его глаза.

– Твои товарищи тоже представлены, – добавил Редников. – Посмертно.

– Забыли про сотрудников милиции, товарищ подполковник. Они это точно заслужили. Особенно Одинцов. Он дважды спас меня от смерти, вел себя мужественно и проявил инициативу, позволившую взять «крота» живым. Без него я этого не сделал бы. Кстати, Виктор Афанасьевич, подкрепление в наш отдел, я так понимаю, не ожидается. Работать некому. Как насчет перевода Иващенко и Одинцова в контрразведку? Понимаю, что не по правилам, они не военные, не служили ни в разведке, ни в особых отделах, но бывают же исключения. Уверен, оба почтут это предложение за честь.

– Ты ставишь меня в неловкое положение, – признался Редников. – Хорошо, я поговорю с нашим и милицейским руководством.

– Что «крот»?

– Ну не скажу, что наш соловей поет и заливается. Но работа не стоит, и скоро все будет в порядке. Деваться ему некуда. Уже завтра остатки их шпионской сети окажутся у нас в кармане. Ожидаются крупные сюрпризы. Это некая фигура, внедрившаяся в штабные структуры стрелкового корпуса, и кто-то в топографическом отделе. В твоих услугах я сегодня не нуждаюсь, отдыхай, капитан.

– Где группа майора госбезопасности Равиковича?

– Забудь. – Подполковник поморщился. – Группа Равиковича сделала свое дело и два часа назад была отозвана обратно.

– Я правильно понимаю, что их не накажут?

– Ты правильно понимаешь. Людям свойственно ошибаться. Знаешь, они не выглядели так, будто их терзают угрызения совести. В чем дело, капитан? – Глаза начальства сузились в щелки. – Мы имеем дело с чем-то личным?

– Убил бы эту сволочь.

– А вот это ты зря, – рассудительно заметил подполковник. – Бог дает нам то, что мы желаем своим врагам. Кажется, как-то так было сказано в Ветхом Завете. Мы далеки от религии и всякого церковного мракобесия, но древние мудрости, знаешь ли, надо уважать. Ладно, считай это шуткой. И постарайся в делах подобного рода не переступать черту. Это еще один мудрый совет.

– Я обязательно им воспользуюсь, Виктор Афанасьевич. Гражданку Шаталову Антонину Викторовну уже освободили?

– Насколько я знаю, освободят через час, – ответил Редников.

– Почему так долго возятся?

– У нас только арестовывают быстро. Для освобождения из-под стражи надо соблюсти кучу бюрократических формальностей. Ты не волнуйся, эта девушка обязательно выйдет через час. – Подполковник как-то смутился.

– Я могу идти?

– Не задерживаю.

Через час заскрипели стальные ворота. Охранник выпустил женщину, смерил ее бдительным взглядом и закрыл створку. Она стояла, потерянная, с опущенными плечами, поникшей головой. Скомканные волосы были стянуты гребнем. Лицо обострилось, осунулось, в нем не было ни кровиночки. Глаза безжизненно смотрели под ноги. Парень, проходящий мимо, случайно задел плечом. Она словно очнулась, робко посмотрела по сторонам, сделала неуверенный шаг.

– Тоня, подождите, – окликнул ее Осокин. – Это я, Иван.

Она остановилась, втянула голову в плечи, стала медленно поворачиваться. Он хотел подойти к ней, но не хватило духа.

– Простите, Тоня. Это была не моя инициатива. Я боролся за вас и Георгия Ивановича, но ничего не мог поделать. Вы в порядке?

Она смотрела на него сначала со страхом, потом ее взгляд окреп, стал холодным. Ивану было стыдно, неловко. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Это была другая женщина. Ее уничтожали, давили морально и физически, запрещали спать, есть, клещами вытягивали признание, но так и не смогли этого добиться, а потом оно уже и не требовалось. Человека сломали через колено и выбросили за ворота, даже не подумав извиниться.

– Тоня, я обещаю, что больше такое не повторится. Это была чудовищная ошибка. – Он сделал шаг к ней.

Она попятилась, широко распахнула глаза, выставила руку так, словно уперлась ладонью в стену. Задрожали, расклеились потрескавшиеся губы.

– Никогда… слышите, никогда больше ко мне не подходите.

Девушка повернулась и двинулась прочь, как будто слепая.

Осокин дернулся, но передумал бежать за ней, угрюмо смотрел ей вслед. Женщина уходила, не оглядываясь, свернула за угол.

Сколько их уже было и будет – людей с изломанными судьбами, пострадавших безвинно, потерявших близких, ставших изгоями в собственной стране. Он не успокоится, станет приходить, постарается что-то втолковать ей.

Возможно, однажды она поймет, смягчится, снисходительно признает, что капитан Осокин не дьявол, а всего лишь человек. Но что это изменит? Он навсегда останется винтиком системы, и вряд ли у них что-то получится.