Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Объявление, судя по всему, было свежее, повесили его недавно, так что карантин наверняка не истек.
– У меня обоих братьев унесла желтая лихорадка, – произнес Боусман.
Он вырос на берегах Миссури, где с наступлением тепла эта зараза была частой гостьей. Кожа младших братишек стала желтой, как воск, они исходили кровью, даже из глаз сочилась, крохотные тела корчились в судорогах. Потом их трупы забрали и отвезли куда-то на скрипучей тачке.
– Страшной смертью умерли, – пробормотал он, мигом утратив все свое веселье.
Риджуэй знал этот город. Продажный хам в кресле мэра, еда, от которой ничего, кроме расстройства. Жизнь дороже, хотя объездной путь выйдет много длиннее.
– Эту заразу завозят корабли, – заявил он. – Из Вест-Индии, из черной Африки, в нагрузку к невольникам. Такой вот налог на живой товар.
– И какому же сборщику его полагается платить? – буркнул Боусман. – В глаза бы ему посмотреть.
От страха он нетерпеливо ерзал. Ему хотелось немедленно убраться с дорожной развилки, находившейся слишком близко к охваченному эпидемией городу. Не дожидаясь приказа Риджуэя или повинуясь сигналу, понятному только охотнику на беглых и его малолетнему секретарю, Хомер погнал фургон прочь от проклятого места.
По пути на юго-восток им встретилось еще два объявления, предупреждавших об опасности. Но дороги, ведущие в города, где был объявлен карантин, беды не сулили. Пожарища, по которым они долго ехали, были бедой зримой, что делало эту невидимую глазом угрозу еще более жуткой. Следующую остановку они сделали уже в полной темноте. У Коры было достаточно времени, чтобы мысленно перебрать все подробности своей жизни с момента побега, сплетая их в памяти в толстенный жгут.
Кондуит рабства складывался постепенно, лист за листом. Десятки тысяч пойманных на побережье Африки, чьи имена значатся в декларациях судового груза. Живого груза. Имена мертвых значили не меньше, чем имена живых, потому что за каждую потерю, вызванную болезнью или самоубийством, а также прочими несчастными случаями, экипажу требовалось отчитываться перед грузоотправителем. Во время торгов велся учет всех душ, проданных и купленных. На плантациях надсмотрщики заносили имена невольников в убористые столбцы. Каждое имя – капитал, живой товар, плоть, способная приносить прибыльный приплод.
Рабство сделало из Коры еще одного составителя списков, но в ее поминальнике люди не низводились до суммы, а возвеличивались за свою доброту. Те, кто были дороги сердцу, от кого она видела добро. Женщины из хижины Иова, Милашка, Мартин и Этель, Флетчер. Те, кто сгинули: Цезарь, Сэм, Ламбли. Смерть Джаспера была не на ее совести, но брызги его крови на парусиновой крыше фургона и у нее на платье заставляли причислять его к «своим» усопшим.
Теннесси был про́клятым штатом. Она сперва решила, что все разрушения – и пожарища, и эпидемия – возмездие провидения, воздавшего белым по грехам. За то, что поработили ее народ, истребили коренное население, за то, что вся земля тут была краденой. Пусть мечутся в огне или в лихорадке, пусть начавшееся тут разрушение распространяется на все новые и новые земли, пока не будет отмщен последний мертвый. Но если возмездие им было по грехам, за что же столько бед обрушилось на ее голову? В другом памятном списке Кора собирала поступки, приведшие ее в этот фургон со вделанными в пол железными кольцами. Малолетка Честер, за которого она вступилась. Порка плетьми была обычным наказанием за неповиновение. Побег считался проступком настолько тяжким, что наказание распространялось на каждого сочувствующего, встретившегося ей на таком недолгом пути к свободе. Подскакивая на колесных рессорах, она втягивала носом запах влажной земли и прущих из нее растений. Почему-то поле за пять миль отсюда пожар выжег на корню, а это пощадил. Зачем? На плантации всегда правили подлость и несправедливость, но и мир за ее пределами разборчивостью не отличался. В этом большом мире злодеям содеянное сходило с рук, кары обрушивались на честных и добрых. Катастрофы, постигшие Теннесси, были плодом безучастности природы, а не возмездием за преступления первопоселенцев. Не воздаянием за муки индейцев чероки.
Одной искры было достаточно.
Ни характер Коры, ни ее поступки не стали звеньями в цепи ее злоключений. Просто она родилась с черной кожей, а в этом мире чернокожих ждала такая судьба. Вот и все. «Штат штату рознь», – говорил Ламбли. В норове штата Теннесси, если он у него был, явно проступали темные стороны миропорядка, не брезговавшего случайными заложниками. Кара могла постигнуть любого, вне зависимости от его стремлений или цвета кожи.
С запада к ним приближалась упряжка рабочих лошадей, которой правил молодой возница с темными курчавыми волосами и серыми, как речная галька, глазами, поблескивавшими из-под соломенной шляпы. Кожа не его лице обгорела докрасна. Поравнявшись с шайкой Риджуэя, он сообщил, что прямо по курсу большой город с весьма разгульными нравами. На это утро случаев желтой лихорадки там не наблюдалось. Риджуэй поблагодарил парня и в ответ рассказал, что лежит у него на пути.
На дороге словно по волшебству возобновилось движение. Оживились даже животные и насекомые. На Риджуэя и его попутчиков нахлынули зрелища, звуки и запахи цивилизации. В домах и хижинах на окраине зажигались вечерние огни, собирая семьи к ужину. Впереди лежал город, самый большой, какой Кора видела со времен своего пребывания в Южной Каролине, и тоже недавно построенный. Длинная улица с двумя банками и шумной чередой закусочных тут же перенесла ее во времена, когда она жила в дормитории. Несмотря на приближавшийся вечер, жизнь в городе и не думала затихать: двери лавок были распахнуты настежь, по деревянным тротуарам сновали прохожие.
Ночевать здесь Боусман отказался наотрез. Если зараза совсем рядом, она может вспыхнуть тут в любую минуту, возможно, уже гнездится где-нибудь в телах обитателей. Риджуэю пришлось уступить, хотя и не без раздражения, потому что он мечтал выспаться в нормальной постели. Решено было пополнить припасы и встать на ночевку при дороге выше, на выезде из города.
Пока они занимались своими делами, прикованная Кора сидела в фургоне. Проходившие мимо люди, взглянув на ее лицо, видневшееся в проеме парусинового полога, отводили глаза. У них были грубые черты, да и одёжа из домотканой пряжи казалась дешевле и проще, чем платье белых на востоке. Одежда переселенцев, а не городских жителей.
Хомер залез внутрь фургона, насвистывая один из самых заунывных псалмов Джаспера. Даже после смерти он все еще был с ними. В руках Хомер держал сверток в оберточной бумаге.
– Это тебе, – сказал он.
Платье было из синего ситца с белыми пуговками, от тонкой ткани шел запах аптеки. Кора подняла его над головой, словно заслоняясь от заляпавших парусину кровавых брызг, ставших в свете уличных фонарей вдвое ярче.
– Надевай.
На воздетых руках звякнули цепи.
Достав из кармана ливреи ключ, Хомер открыл замок. Теперь у нее были свободны руки и ноги. Всякий раз, когда это случалось, она мысленно оценивала свои шансы на побег и понимала, что их нет. В таком городе, буйном и неспокойном, конечно же, большие толпы. Узнать бы, дошли сюда слухи об убийстве того паренька из Джорджии? Она никогда не думала о том, что произошло в лесу. Этого события в ее списке грехов не значилось. Убитый шел отдельным списком – но что за это полагалось?
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
