Враг стрелял уже не раз в него, Жаль, что не попал. Стихоплета Гришку Красного Сдать бы в трибунал!
Трибунала Гриша, несмотря на опасные контакты с Троцким, избежал, числился литсотрудником по разным клубам, но ничего больше не сочинял, полностью отдавшись устным воспоминаниям. Таких застольных мемуаристов бродило по ЦДЛ в избытке, многие видели Ленина. Средний возраст ветеранов составлял лет 75–80. За время моей работы в газете с 40-летием не поздравляли никого, да и с «полтинником» не часто. Союз писателей брал пример с членов Политбюро, похожих на мумии, которые вынесли проветриться.
В кабинет зашел Макетсон. Красное лицо его, отороченное седыми бакенбардами, было скорбным и многозначительным.
– Вызывают? – догадался я.
– Не совсем… Вы меня можете куда-нибудь послать?
– Не понял.
– Не в том смысле. В местную командировку, например… На субботу и воскресенье.
– Зачем?
– Мне нужно съездить в Обираловку. Галя сошла с ума. Дети скучают. Я же не подводник, чтобы на полгода уходить в автономный поход. А Маша… ну, вы меня понимаете…
– А они вас не могут командировать? – Я кивнул в пространство.
– Неловко как-то. Серьезная организация. И Маша не поверит. Надо, чтобы вы при ней вслух меня послали.
– Хорошо. Я подумаю, куда вас послать. А где юбиляры? Почему дырка?
– Толя список перепроверяет.
Ответсек ушел. Следом запорхнула Маша:
– У меня в пять интервью с Парновым. Я пойду?
– А вчера?
– Он отменил. Зря прождала.
– Идите уж…
– А у него и в самом деле отчество – «Иудович»?
– Да. Но он любит, когда его зовут просто «Еремей». И передайте, чтобы Борис Львович срочно ко мне заглянул. Немедленно!
– А что такое? – забеспокоилась Синезубка.
– Совсем забыл ему сказать. В выходные в Малеевке будет двухдневный семинар очеркистов-природоведов. Больше послать некого.
– А можно я поеду с ним?
– Ну, да, конечно, поезжайте – и уже в понедельник Шуваеву отзвонят, что сотрудники «Столичного писателя» ездят на задание парами. Мария Сергеевна, мне здесь, в редакции, этих разговоров достаточно. Вы поняли?
– Понятно. – Жабрина вышла, поникнув головой.
Через пять минут в дверь просунулась седая голова радостного ответсека:
– Спасибо, Георгий Михайлович, я ваш должник!
Вскоре в окне показались торопливые Машины сапожки. За ними виновато хромали «мокроступы» Макетсона. Зазвонил телефон, сначала я не хотел брать трубку. Вдруг – Лета? – «Ах, у нас сегодня внеочередная репетиция. Ах, прости!» Но то была Мария Ивановна:
– Заяц, хорошо, что ты на месте. Срочно скачи сюда! ТТ хочет с членами комиссии поговорить.
Пробегая рысцой по коридору, я заглянул к Торможенко:
– Толя! Проверь всех юбиляров по справочнику!
– Сейчас, – ответил он с презрением.
Когда через пять минут, одним махом одолев крутую лестницу на антресоли, я влетел в приемную, «черзвычайка» во главе с Шуваевым была уже там. В уголочке тихо пристроился Сазанович – недреманное око органов в СП СССР.
– Проходите, зайцы! – разрешила Мария Ивановна.
37. В верхах
«Вы, товарищ, не принципиальны!К коллективу будьте ближе впредь!»…Вот бы мне, не выходя из спальни,От любви и водки умереть!
А.Теодор Тимофеевич Сухонин внешностью напоминал передового присяжного поверенного из советского кинофильма: пухлые щеки, бородка клинышком и падающие на лоб волосы, которые он откидывал назад вдохновенным жестом. Не хватало лишь пенсне, но его заменяли импортные массивные очки. Глаза за толстыми дымчатыми стеклами казались такими маленькими и далекими, что определить их выражение было невозможно. ТТ носил костюм-«тройку» с жилетным кармашком, откуда, как серебряное яйцо из гнезда, выглядывали старинные часы на толстой цепочке, уютно лежавшей на его значительном животе.
