Я помню эту сцену и все реплики, поэтому, подражая Богарту, отвечаю:
– «Как себя чувствуешь сегодня?»
– «Лучше, чем прошлой ночью».
– «Ну, с этим нельзя не согласиться», – продолжаю я.
– Это начало, – выходя из роли, произносит Уолт. – Это только начало.
Я натужно улыбаюсь, но улыбка получается вымученной, и Уолт это видит.
А я сам-то лучше, чем прошлой ночью?
Без понятия.
Но я уже не чувствую такой жуткой злости.
– Ты пойдешь сегодня в школу? – спрашивает Уолт, прерывая неловкое молчание.
– Думаю, мне стоит взять выходной. А теперь мне пора домой. Я там не был со вчерашнего дня. Мне надо принять душ, – говорю я, хотя мне плевать с высокой колокольни, приму я душ или нет. – Может, еще немного кино чуть попозже сегодня?
Он открывает большим пальцем «Зиппо» с протяжным металлическим лязгом, прикуривает сигарету, делает затяжку и выдыхает вместе с клубами дыма:
– Я думаю, Леонард, это начало прекрасной дружбы. И это действительно так.
– «За твои глаза, детка».
И он улыбается, искренне так, хорошо улыбается, даже лучше, чем Богги.
Я присоединяюсь к Уолту, но когда стоять и улыбаться друг другу становится глупо, я просто ухожу.
– Леонард!
Я резко разворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Уолтом.
– Знаешь, я рад, что ты навестил меня сегодня утром.
Он пускает к потолку очередной клуб дыма, а его глаза под богартовской шляпой горят ярче, чем оранжевая вишенка на пачке его сигарет «Пэлл-Мэлл», и у меня вдруг возникает такое чувство, что, хотя мы просто смотрим вместе фильмы с Богартом и говорим исключительно на тему старины Богги, Уолт знает меня лучше, чем кто-либо другой в этом мире, как бы странно это ни звучало. Может быть, обмен репликами из фильмов с Богги и есть самый успешный способ общения. Может быть, я недооценивал свои способности к общению, по крайней мере с Уолтом.
И может быть, где-то там есть другие люди, похожие на Уолта, – и они сейчас ждут, когда я их найду.
Может быть.
37
Зеркало на кухне в моем доме по-прежнему вдребезги разбито, и когда я заглядываю в раковину, то вижу миллион собственных отражений.
Я открываю холодильник, нахожу свои волосы, завернутые в розовую бумагу, и думаю: Какого хрена?! и В кого я вчера превратился? и снова Какого хрена?
По идее, не мешало бы убрать все это безобразие, но у меня нет сил.
Ведь гораздо проще закрыть дверь холодильника, что, насколько я понимаю, вполне может служить метафорой для всей моей жизни.
Возможно, я даже хочу, чтобы Линда нашла завернутые в бумагу волосы и поняла, какой дикий ужас со мной творился вчера.
Какой у меня был дерьмовый день рождения.
Что она напрочь забыла о том, как рожала меня восемнадцать лет назад.
Что она худшая мать на свете.
Как я нуждаюсь в помощи.
Но Линда, скорее всего, вряд ли сможет установить причинно-следственную связь, даже если и найдет мои волосы, завернутые в розовую бумагу. Скорее всего, она решит, что я подстригся, чтобы сделать подарок именно ей.
Я поднимаюсь по лестнице к себе в спальню.
Выкладывая вещи из карманов, я обнаруживаю, что мой мобильник разрядился сразу после того, как я ушел от герра Силвермана, поэтому срочно ставлю телефон на зарядку.
Зарядив телефон, я слышу специфическое пиканье, значит, пришло новое сообщение.
Голосовое сообщение от Линды: «Что ты наговорил обо мне своему учителю? Что происходит? И что на сей раз? Я сижу на заднем сиденье машины, направляющейся к дому, вместо того чтобы присутствовать на ряде очень важных встреч, которые уже давно запланировала. Какого черта ты…»
Я стираю сообщение, не дав ей закончить.
А еще пришло сообщение от герра Силвермана, и голос его звучит совершенно по-другому, вроде как сердито и раздраженно: «Леонард! Почему ты убежал? Куда ты пошел? Я волнуюсь за тебя. Я очень рисковал прошлой ночью и должен сказать, ты меня сильно разочаровал. Тебе не стоило убегать. Ты поставил меня в неловкое положение, потому что я обещал твоей маме…»
Сам не знаю почему, но это сообщение я тоже стираю.
Но затем чувствую угрызения совести и перезваниваю ему, хотя, скорее всего, он сейчас уже в школе, – похоже, я потерял счет времени.
Я все звоню и звоню, но он не отвечает.
«Это я, Леонард Пикок. Спасибо, что вчера вечером пришли на мост. Это было круто… и очень важно для меня. Простите, что поссорил вас с вашим партнером. Простите, что вел себя как полный придурок. Я сделаю работу, о которой вы говорили. Не беспокойтесь за меня. У меня всего-навсего выдалась тяжелая ночь. Но я буду в порядке. А сейчас я беру выходной. Мне срочно нужно было уйти этим утром. Не мог усидеть на месте. Хотелось поприветствовать новый день, если вы понимаете, о чем я. Надеюсь, ваш партнер не принял меня за грубияна. Я никому не скажу, что вы гей. Мне, собственно, наплевать на то, что вы гей. Это не имеет для меня никакого значения. Наверное, я сморозил жуткую глупость, да? Потому что мне-то что за дело? Я ведь никогда не скажу, типа, мне наплевать, что ты черный, человеку с другим цветом кожи. Я натуральный кретин. Простите. Просто забудьте. Увидимся в понедельник. И еще раз спасибо. И не волнуйтесь за меня! Теперь не из-за чего волноваться. Не из-за чего». Затем я просто держу телефон возле уха и не отключаюсь. С минуту слушаю тишину, думаю о том, что наговорил кучу форменных глупостей, а потом раздается щелчок и механический женский голос спрашивает меня, сохранить ли сообщение. Но у меня не хватает силы духа на честный ответ и тем более на то, чтобы наговаривать новое сообщение, поэтому я просто прерываю связь.
В моей комнате тихо, как на кладбище, и я невольно задаюсь вопросом: а мертвых всегда окружает такая тишина?
Я слышу, как Линда открывает ключом входную дверь и орет:
– Лео? Лео? Ты тут? Почему ты не перезвонил мне?
Я ее ненавижу.
Я ее ненавижу до дрожи.
Она такая тупая, что даже смешно.
Она карикатура на женщину.
Жалкая личность.
Какая мать способна забыть о восемнадцатом дне рождения собственного сына?
Какая мать способна игнорировать неоднократные сигналы опасности?
И вообще, практически невозможно поверить, что она существует.
Я слышу, как ее высокие каблуки цокают по деревянному полу, а затем воцаряется тишина, когда она останавливается перед зеркалом в холле проверить макияж. И неважно, чтó именно сказал ей герр Силверман, и неважно, насколько ему удалось подсластить пилюлю, – того, что он сказал, оказалось достаточным, чтобы она рванула из Нью-Йорка домой. Итак, вы, должно быть, думаете, она пулей взлетела по лестнице проверить, все ли со мной в порядке? Как сделала бы на ее месте любая разумная, заботливая мать. Как сделал бы любой нормальный ЧЕЛОВЕК. Так вот, вы сильно ошибаетесь.
