Книга Южнорусское Овчарово - Лора Белоиван

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73

За шесть лет, проведенные в окружении горизонтов, на соседском пустыре никто не появлялся. Зеленый экскаватор стал первым пришельцем – и сразу таким фатальным. Хоть бы они строили одноэтажный. Вашу мать, прошу тебя, пусть будет одноэтажный.

Владыч дожевал завтрак, допил кофе и поехал играть в директора. А когда, забыв о ландшафтных неурядицах, разыгрался как следует и даже немного устал, пришла пора игры «надо ехать домой». Эта игра размеренная, не очень длинная, но приятная. Можно было, конечно, проехать чуть дальше и посветить фарами на пустырь – посмотреть на степень его разрушения, – но Владыч вспомнил о нем, лишь когда загнал машину во двор и замкнул ворота.

– Вашу мать, – пробормотал он, – вот же вашу мать.

А наутро увидел в окно квадратную коричневую лысину с удивительным хайром по периметру: они вчера не только побрили пустырь, но и успели вкрутить опоры под будущий забор. Интересно девки пляшут. А главное – быстро-то как.

В последующие дни на бывшем пустыре воцарились строители. Это была бригада узбеков, переговаривающихся громко, отрывисто, по-птичьи. Владыч поймал себя на том, что готов наблюдать их целые дни напролет, настолько умиротворяющее зрелище они собой представляли – но мог торчать у окна только с одиннадцати утра и до полудня: он поздно ложился и рано не вставал, а в полдень уезжал туда, где был нужен другим игрокам. Владыч компенсировал свое неучастие в игре узбеков тем, что стал завтракать на подоконнике в коридоре второго этажа, откуда лучше всего было видно стройплощадку. И снова не проиграл: ни разу не застал строителей за работой. Они всегда, все время, пока Владыч ел бутерброды и пил кофе, курили. Сначала курили на деревянной опалубке будущего фундамента – фундамента длиной с Транссиб, если развернуть и расправить углы: «Будущие соседи разошлись не на шутку, уж не пятиэтажку ли они строить собрались, вашу мать, – нервничал Владыч и сам себе отвечал: – Да нет, это невозможно, сваи заглубили максимум на полтора метра, свай немного, фундамент ленточный, какая пятиэтажка, успокойся».

Затем он застал узбеков, куривших уже не на опалубке, но собственно на ростверке фундамента. Они сидели на серой железобетонной ленте, как воробьи, нахохлив воротники спецовок: на дворе была поздняя осень с обманчивым солнцем и пронизывающим северным ветром. Затем Владыч видел, как узбеки курят, сидя на еще невысокой, но уже стене. Затем – свесив ноги из оконных проемов. После этого они опасно курили на обвязке перекрытия первого этажа, потом – наращивая обороты и увеличивая риски – на стропилах, и наконец, в завершение программы, смертельным номером – на коньке крыши. Дом вырос сам по себе, под присмотром азиатских агрономов, умеющих взглядом, под сигаретку, выращивать пустынные миражи – так что вырастить дом им было ерундовой задачей: управились за пару месяцев. Слава вашей матери, дом у них получился одноэтажный. И ужасающе похожий на сарай, на который кто-то небесный уселся большой задницей и расплющил его в аккуратную квадратную лепешку. Никакой архитектуры; впрочем, плевать.

Однажды Владыч задержался у окна дольше обычного и увидел разгрузку отделочных материалов: узбеки взваливали на себя упаковки ротбанда и павермента – видимо, не умея управлять тяжелыми мешками так, чтобы те самостоятельно слезали с грузовика и заходили в дом; и Владыч вдруг понял, что может очень легко узнать, что за назначение у этой громадной приплюснутой коробки, построенной по соседству с его домом. Конечно, эти знания ничего не изменят, они необязательны, как и любая игра, но внезапное любопытство потребовало удовлетворения. Владыч взял телефон и позвонил приятелю, бывшему однокашнику, а ныне председателю сельского поселения «Южнорусское Овчарово» – делов-то, вашу мать.

– Олегыч, я спросить звоню. Ты не скажешь, что это такое построили со мной рядом? Да, Маркса-Энгельса, 72.

– Привет, Владыч, – ответил начальник деревни. – Маркса-Энгельса, 72? А, знаю. Дурдом.

– Что??

– Психиатрическая клиника. Частная. Да ты не переживай, она для тихих.

– Вашу мать. Вашу мать. Вашу мать.

Сказать по чести, психиатрическая клиника в Овчарове была не худшим вариантом. В соседней деревне, в Привольном, построили тюрьму для женщин пенсионного возраста, и никто даже не спорил, а наоборот, все обрадовались: тюрьма стала градообразующим предприятием, все туда пошли работать, некоторые даже свою работу в городе бросили, чтоб было поближе к дому. Дурдом же в Овчарове просто обязан был появиться рано или поздно, потому что где ему быть, если не здесь, где пятьдесят процентов населения странные, а вторые пятьдесят – странноватые.

Так рассуждал глава овчаровской администрации, человек в деревне относительно новый – десять лет назад приехал, но зарекомендовал себя до такой степени хорошо, что на последних выборах жители единогласно свалили на него обязанность ездить по Овчарову в допотопном советском «уазике» с брезентовым верхом.

«Вот взять Октябрьскую, – продолжал рассуждать Олегыч сам с собой, сворачивая на Октябрьскую, – дом через дом буквально странные люди. Одна сумасшедшая Смирнова с четной стороны стоит всей нечетной, а ведь и там…» Олегыч не успел додумать: споткнулся мыслью о многоголосый собачий лай и вынужденно остановился. Вот и Смирнова, легка на помине. Везет свою телегу с говном, даже по сторонам не смотрит.

Бабка Смирнова действительно никогда не смотрела по сторонам. Даже на собак не оглядывалась – привыкла. Собаки же сопровождали ее всегда. Она идет, толкая самодельную телегу, полную картонок, пластиковых бутылок и жестяных банок. Все это упаковано в брикеты, стопки и связки, сложено аккуратно, обмотано веревками, чтобы ничего не упало со скорбного транспорта, созданного каким-то неведомым умельцем явно под перевозку подобного праха и тлена. Прах и тлен – бабкина добыча за день. Сама старуха, еще до переезда в деревню впавшая в старческое убожество, всегда, тем не менее, смотрелась празднично и даже стильно. В этот раз на ней были недорогой, но вполне добротный китайский пуховик приятного оливкового цвета и оранжевые штаны-гамаши. Обута Смирнова была в тяжелые матросские ботинки черной кожи. На руках – велосипедные перчатки без пальцев: под цвет гамашей оранжевые митенки, вооруженные с тыльной стороны резиновыми шипами для лучшего сцепления с рулем. На голове у бабки была оранжевая же шерстяная повязка с надписью «Sky» – в Китае часто ошибаются на одну-две лаовайские буквы. А в общем и целом сумасшедшая старуха выглядела как хипстер. В двух шагах не отличить. Если, конечно, не обращать внимания на телегу и собак.

Деревенские псы следовали за Смирновой всю дорогу до самой калитки, и в свиту разномастных и разноразмерных псов вливались все новые и новые участники, так что к финишу прибывало тридцать-сорок собак, а то и больше. Зимой, когда повозка Смирновой увязала колесами в снегу или скользила по черной гололедице, издали казалось, что собаки бегут в упряжке – только странно было, отчего каюр не сидит сзади, а движется во главе, вместо вожака, да еще и нарту толкает перед собой. Летом же зрелище было без похожестей на что-либо, но все равно довольно экзотичное. Собак воодушевляла не Смирнова, но ее сухогруз, корабль-санитар, фантастическая техника, колесная говновозка будущего. Эта повозка, действительно, была способна поразить не только собачье воображение, но и потрясти любое живое существо, встреться оно на пути. От него всесезонно разбегались коты, в теплое время года разлетались куры и гуси, а коровы с телятами обращались в соляные столбы, надеясь, что сольются с травой или пыльной дорогой и сделаются незаметными. Повозка была удивительной. Ни один человек в мире не смог бы опознать в ней детскую коляску, каковой она являлась когда-то. Ее истинный цвет давно смешался в Господней палитре с теми кляксами, что еще оставались после раскрашивания воды и тверди. В модернизацию коляски при ее техобслуживании шли совершенно неожиданные вещи. Сидя в «уазике», овчаровский мэр успел разглядеть, что одно из четырех колес – кстати, совершенно разных по диаметру и толщине – когда-то принадлежало швейной машинке, а вместо ручек торчали две оглобли с остаточным блеском никеля. Если бы Олегыч пригляделся, смог бы опознать в оглоблях рукоятки зонтиков. Они крепились к бортам веревками, продетыми в дыры обшивки, и лишь слегка выступали за габариты корпуса. Вся конструкция была крива и кособока, при езде припадала на швейное колесо, зонтики норовили выскочить из уключин, и все это, нагруженное брикетами хлама, каждую секунду грозило рассыпаться, но хромоногая арба держалась молодцом. Олегычу казалось, что она ездит по дорогам Овчарова с тех самых пор, как переселенцы из южнорусских степей воткнули в местную почву первый дрын. Но он знал, что это было не так: Смирнова появилась в деревне годом позже его самого – правда, уже спятившая, но с той поры не изменившаяся даже внешне. Как и ее родственница, которая и присматривает за бабкой, да хорошо присматривает! – вон она какая ходит, не в рванине, приличная. Родственница то ли дочь, то ли сестра. Тоже не меняется с годами, но меняет – время от времени – автомобиль. Когда они сюда переехали, у них был красный «джемини». Потом белая «камри». Сейчас возле их забора стоит салатного цвета «витц»: вон, его даже отсюда видно, из «уазика». Вполне обеспеченные люди; но достаток, как известно, не влияет на состояние мозгов.

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73