Не говоря ни слова, Фидельма двинулась за братом саксом, а тот торопливо вел ее от странноприимного дома по галерее к монастырским воротам и дальше, вниз по петляющей дороге. Потом тропа по обрывистому утесу привела их вниз, к морю, где река впадала в залив — гавань Витби.
Не было нужды спрашивать дорогу туда, где тело монаха-сакса было выброшено на берег.
Несмотря на столь ранний час, на полосе, затопляемой приливом, вокруг чего-то напоминающего промокший мешок толпились зеваки. Люди расступились, чтобы пропустить двух монахов, с особым любопытством поглядывая на сестру Фидельму.
Тело Сиксвульфа лежало на спине, глаза остекленели и были обращены к небу. Фидельма поежилась. В последний раз она видела его в винной бочке, после этого над телом его потрудились камни и волны. От одежды остались одни клочья, облепленные водорослями.
Брат Эадульф переговорил кое с кем из толпы — судя по всему, то были рыбаки.
— Один из них, выйдя рыбачить на своей лодке, заметил в море тело, — рассказал он Фидельме. — Ухватил, потащил его за собой и выволок на берег.
Фидельма кивнула — медленно и удовлетворенно.
— Тот рыбак, которого ты расспрашивал вчера вечером, сказал, что тело должно всплыть где-то здесь через шесть-двенадцать часов. Он был прав. И заметь, Сиксвульф утонул не в море, а в монастырской винной бочке — обрати внимание на его рот.
Она нагнулась и с усилием открыла рот трупа.
— Он в красноватых пятнах, — выдохнул Эадульф, — едва заметных, но можно видеть красноту вокруг губ и в самом рту. Однако в твоих словах я никогда и не сомневался.
— Красное вино, — сказала Фидельма, не обращая внимания на его похвалу. — Его утопили в красном вине, как я и сказала.
Затем она освободила от тряпья Сиксвульфа.
— Посмотри на это. Что ты об этом думаешь?
Эадульф нагнулся, и глаза его сузились.
— Ссадины, несколько легких кровоподтеков, уже бледных, вероятно из-за пребывания в воде. Сильные пальцы. Сильный человек держал его, не давая подняться.
— Вот именно — сильные пальцы. Его держали, погрузив в бочку, до тех пор, пока он не захлебнулся в вине. И тут, должно быть, появилась я. Когда же я упала с табурета и лежала без сознания или, возможно, когда ты отнес меня в мою келью, убийца вытащил тело из бочки, потом проволок по проходу и выбросил в море. Бедный Сиксфульф!
— Еще бы только знать, о чем он собирался тебе поведать, — пробормотал Эадульф.
— Кажется, я уже знаю, — тихо проговорила Фидельма. — Посмотри, нет ли на нем сумы.
Эадульф порылся в груде мокрого тряпья, в которую превратилась одежда монаха, но не нашел ни crumena, ни pera, с которыми обычно монахи не расстаются. Зато, удивленно хмыкнув, обнаружил в самой одежде маленький льняной sacculus,[21]пришитый изнутри. В старые времена монахи обоих полов носили только crumena, маленький мешочек или котомку через плечо, в коей хранились деньги или личные вещи. Иные, как Ательнот, носили pera — кошель на шее. Но вот появляется новая мода — для хранения личных пожитков монахи стали предпочитать мешочек из льна, вшитый в складки одежды. Этот обычай зародился у франков, которые называли мешочек мошной или карманом.
— Что ты об этом думаешь, Фидельма? — спросил Эадульф с любопытством.
К ткани маленькой круглой застежкой из бронзы с красной эмалью и забавными узорами был приколот обрывок пергамента.
Фидельма несколько мгновений рассматривала находку и наконец воскликнула в восторге:
— Именно это я и искала.
Эадульф пожал плечами.
— Не понимаю, как это может нам помочь. Сиксвульф был саксом. И я могу сказать тебе, что это саксонская работа. Рисунок древний, дохристианский, символ древней богини Фригг…
Фидельма прервала его:
— Полагаю, это нам очень даже поможет. И я говорю о пергаменте, равно как и застежке.
Эадульф скривился.
— Опять на греческом.
Фидельма кивнула удовлетворенно.
— Здесь написано: «Любовь, расслабляющая члены, снова сотрясает меня, сладко-горькое создание, от которого нельзя убежать».
Эадульф раздраженно поджал губы.
— Это тоже написал Ательнот? — И вдруг монах щелкнул пальцами. — Ты хочешь сказать, что смерть Этайн не имеет ничего общего с заговором против Освиу. Что Торон и Вульфрик не имеют отношения к ее смерти. Понял! Этайн все-таки убил Ательнот. Но он знал о плане покушения на короля, открыл его Освиу и был убит Вульфриком или Альфритом. Эти убийства были просто совпадением.
Фидельма спокойно улыбнулась, качая головой.
— Хорошее объяснение, Эадульф, но неверное.
— У кого еще была такая возможность и мотивы? — спросил Эадульф.
— Ну, например, ты забыл об Аббе.
Эадульф тяжко вздохнул и потер ладонью лоб.
— Да, о ней я забыл. — Но тут же лицо его посветлело. — Однако ведь у нее не хватило бы сил, чтобы одолеть любого из этих убитых, не так ли?
— Я и не говорю, что это она. Но человек, с которым мы имеем дело, хитроумен, мысли его подобны лабиринту, пройти по которому можно с риском для жизни.
Фидельма некоторое время молчала, стоя на коленях над телом Сиксвульфа.
— Вели им отнести его к брату Эдгару.
Она повернулась и медленно, понурив голову, пошла по тропе к монастырским стенам, сжимая в молитвенно сложенных руках застежку и пергамент.
Эадульф, отдав приказание, последовал за ней. Он терпеливо ждал, глядя, как она идет, погруженная в раздумье. Неожиданно она обернулась к нему — и он никогда еще не видел на ее лице такой торжествующей улыбки.
— Теперь, мне кажется, все сходится. Но сначала я должна побывать в библиотеке и найти те любовные эллинские стихи, которые читал Сиксвульф.
Эадульф беспомощно вздохнул.
— Ты меня запутала. Какое отношение ко всему этому имеет библиотека? О чем ты?
Сестра Фидельма торжествующе рассмеялась.
— Я знаю, кто он, этот убийца. Вот о чем я.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Сестра Фидельма остановилась перед дверью покоев настоятельницы Хильды, взглянула на Эадульфа, и лицо у нее вытянулось.
— Ты волнуешься, Фидельма? — встревоженно прошептал Эадульф.
— Кто бы не волновался при таких обстоятельствах? — спокойно ответила она. — Мы имеем дело с человеком сильным и хитрым. А имеющиеся у меня доказательства довольно разрозненны. А еще то слабое место, вопрос, ответ на который, как я уже сказала, я надеюсь получить от убийцы. Коль скоро это не получится… — Она пожала плечами. — Стало быть, убийца вполне может уйти от нас.
