Акушерка фыркнула, врач устало вздохнул:
— Да, мы знаем. Мы знаем всех наших пациентов. У всех есть отцы, и матери, и дети.
— Не нужно нам угрожать!
Максим набрал номер тестя, телефон не отвечал. Он позвонил помощнику. Выяснилось, что нет никакой возможности связаться с Владимиром Львовичем прямо сейчас, он на встрече в министерстве. Максим вышел в коридор, ему навстречу попалась беременная женщина с букетом белых лилий. Он открыл дверь в предродовое отделение.
— Ты правда так хочешь родить? — спросил он Кристину. — Ты уверена, что справишься?
Она слабо улыбнулась:
— Я люблю тебя. Я люблю нашу девочку.
— Я тоже тебя люблю, — сказал он, и это было правдой.
Тесть наконец позвонил. Через десять минут в родильное отделение явился главный врач клиники, пожилой армянин. Он пришел в сопровождении двух красивых молодых помощниц. Взял Максима за руку, подвел к окну:
— Слушай меня. С твоей женой все будет хорошо. Не волнуйся. Договорились?
От него приятно пахло одеколоном, стерильной свежестью. Но теперь все запахи перебивал болотистый, кладбищенский аромат белых лилий.
Оставшись один, меряя комнату шагами, Максим пытался вспомнить какую-нибудь молитву и чувствовал себя при этом нелепо, но никакой другой помощи его сознание не предлагало. В голове мешались обрывки фраз Андрея Котова, цитаты из Библии. Он стал молиться своими словами.
— Господи, или как тебя называть… Если ты есть. Сделай так, чтобы она осталась жива. Чтобы она не страдала. Я готов страдать за нее. Я готов умереть, если тебе необходимо, чтобы кто-то непременно умер. Не отнимай их у меня. Не отнимай отца, не отнимай жену. Я знаю притчу Иова, я смиряюсь перед тобой. Не испытывай на мне своего могущества — у тебя есть миллиарды других подопытных. Я верю, что ты можешь раздавить меня, как личинку, но я прошу — не делай этого.
Дежурная медсестра зашла и сказала, что он может ехать домой, что операция может занять два или три часа. Сообразив, что присутствовать при родах он уже не сможет, Максим снял хирургическую пижаму, надел свой костюм. Но все же остался сидеть в уже опротивевшей ему приемной с офисными шкафами и клеенчатой кушеткой.
Аглая позвонила, всхлипывая в трубку:
— Максим, что с Кристинкой? Что у вас происходит?
— Ей делают операцию, — ответил он. — Я позвоню, когда все закончится.
Он успел выпить три или четыре чашки кофе из автомата, прочесть в телефоне статью о перспективах нефтяного рынка, почти не понимая смысла слов. Звонила Галина с ободряющими словами, Глаша через каждые десять минут кидала сообщения: «Ну как?»
Акушерка вошла в комнату. Это была как будто другая женщина. Она стала круглее и ниже ростом, лицо у нее сделалось мягкое, с ямочками на щеках, с лучами морщинок. И даже грубый от курения голос зазвучал бархатисто и ласково:
— Поздравляю вас, Максим Георгиевич. У вас родилась дочь. Сорок семь сантиметров, три килограмма двести граммов.
— Что с ней? — спросил Максим.
— Девочка здорова, — сказала акушерка. — Мама пока в реанимации. Можете ехать домой. Отдыхайте.
— Спасибо, — сказал он.
Женщина посмотрела вопросительно, и Максим вспомнил, что приготовил для врачей конверт с деньгами. Она с улыбкой взяла конверт и проводила его к выходу из отделения.
Мания
Откройся мне! Кто ты? Куда ты идешь? Каково твое имя?
Книга мертвых Эти два дня Игорь жил словно под водой. Он смутно помнил, как они ехали в машине Василевского вслед за желтым автомобилем скорой помощи. Помнил режущий глаза белый свет в больничном коридоре. Он сидел на стуле, пересчитывая квадраты кафеля на полу, сбиваясь со счета и начиная заново, пока врачи не вышли из операционной.
Он не поехал в отель, остался ждать на клеенчатом диване в нижнем холле. Снова был день, часы ожидания. Ему пару раз звонил Леша-Алекс, Китти прислала длинное письмо, наполовину состоящее из восклицательных знаков, после этого он выключил телефон. Вечером прилетел Марков. Игорь помнил, что на плече Александра Николаевича наконец расплакался от горя и усталости и медсестра дала ему таблетку успокоительного. Когда он вернулся в гостиницу, Марина накапала в стакан валерьянки. Он уснул как мертвый и проснулся, когда горничная открыла номер. Вошел Владлен, принесли чай.
Игорь не понимал, чего от него хотят, ему казалось, Георгий где-то рядом. Ночью кто-то ходил по комнате, ложился с ним в постель. Его заставили умыться, выпить мятного чая, и только тогда он вспомнил взрыв на стоянке, крики чаек и лужу крови на полу машины.
Марина пыталась заставить его позавтракать, но Игорь не мог ничего есть. Он немного пришел в себя только по дороге в госпиталь. Почему-то ему представлялось, что Георгий, в больничной пижаме, с повязкой на голове, встретит их какой-нибудь насмешливой фразой, все заулыбаются и кошмар закончится. Они сядут вокруг его постели, и Марков скажет: «Дружище, так не делают, больше нас не пугай».
Но Георгий по-прежнему лежал в реанимационной палате и дышал с помощью аппарата искусственной вентиляции легких. Он потерял много крови, из тела вынули пятнадцать осколков. Особенно серьезно пострадала грудная клетка. Пожилой усатый хирург говорил по-турецки, русский врач переводил: состояние тяжелое, предстоит еще не одна операция, родным нужно приготовиться к худшему. Это значило, что Георгий может умереть.
Зачем-то приехала его бывшая жена, стала распоряжаться в кабинете хирурга. Марков пытался с ней спорить, Игорь тоже не хотел, чтобы чужая женщина вымещала на них все накопившиеся обиды. Но не пускать ее было нельзя.
Наконец разрешили увидеть Георгия, и только тогда Игорь осознал, что все это происходит на самом деле. Измайлов лежал, как щупальцами опутанный трубками и проводами, по лицу разливалась смертельная бледность. Игорь мысленно позвал его: «Я здесь, рядом. Прошу тебя, не умирай!» Тот открыл глаза, с явным усилием что-то осознать повернул зрачки. Но мутный невидящий взгляд скользнул по стеклу, задержался на лице бывшей жены, и затем он тяжело опустил веки, так и не посмотрев в сторону Игоря.
Врач что-то говорил, Марьяна с кем-то спорила в коридоре. Спустившись вниз по сумрачной пожарной лестнице, Игорь сел на корточки в темноте у какой-то наглухо запертой железной двери. Кажется, он плакал, бился затылком о дверь. Ему хотелось в сумраке отчаяния соединиться с Георгием, взять себе его боль, удушье, ледяной пот на лбу. И в какой-то момент он явственно услышал голос в своей голове: «Держи меня. Не отпускай».
В нижнем холле ждали Марина и Ади. Они сказали, что Василевский уехал с Марьяной, но поручил им позаботиться об Игоре.
— Ты сам заболеешь, если ничего не будешь есть, — заявила Марина. — И очень глупо сидеть тут, как прикованный. Ты этим не поможешь. Мы едем на площадь, ты с нами. Даже не возражай!
