Так шло вплоть до пятого дня. Утром шестого я надела пурпурное платье и драгоценности, готовая начать переговоры. Весь день я ждала приглашения на встречу.
Его не последовало.
Так прошли в ожидании и последующие три дня.
Глава двадцатая
Я пришла в истинную ярость. Послала за Ниманом и Кхалкхарибом, которые, как я полагала, точно также пребывают в состоянии нетерпения и божественной скуки. Но вместо советников ко мне прибыл один из их помощников, сообщивший о том, что оба отправились с братом царя, Натаном, любоваться городом Гевером.
— Без моего разрешения? — зарычала я.
— Царь заверил их, что тебя удерживают в городе иные дела, а потому советники должны отправиться туда вместо царицы и сообщить затем обо всем, что видели собственными глазами, — ответил он. Такая отповедь, и даже не от царского помощника!
Как только он ушел, я в ярости выскочила на террасу. Девушки без конца играли в Сенет, буквально одержимые жуткой игрой о путешествии мертвеца. Девочка-египтянка, которую звали Небт, питала почти религиозную веру в то, что эта игра в самом деле способна показывать расположение богов. Боги, по всей видимости, благоволили Шаре, которая начала постоянно выигрывать, только узнав правила. Яфуш, тоже умевший играть, в партиях не участвовал, просто стоял рядом, скрестив на груди руки, и лишь порой не удерживался от того, чтобы вскинуть брови или поджать губы, когда девушки смотрели в его направлении.
— Ах, Дом Трех Истин! — воскликнула Небт, бросив кости.
Я тоже знаю три истины, мрачно подумала я. Первая — царь избегал меня и злил, надеясь выманить на встречу предельно компрометирующего характера. Вторая — мои доверенные советники так своевременно исчезли, сбежав, как мальчишки, при первом же упоминании крепости и лошадей. Даже Азм сказал мне, что намеревается искать жрецов Асират, которую некоторые полагали избранницей израильского бога. Мой жрец внезапно решил стать ученым, и с самого нашего приезда увлекся познанием других ритуалов и культов.
И третья — меня не удастся перехитрить.
Я поглядела на бесчисленные крыши города, сравнивая и оценивая возможности, словно открывшиеся дома. Я могла довериться Ташере. Но, хоть она и нравилась мне, хоть и сказала на прощание, что с самого начала знала — нам суждено быть друзьями, «возможно, даже сестрами», — мне было слишком хорошо известно, что двор любого царя подобен океану. Тихая синяя гладь скрывала глубины, наполненные чудовищами, только и ждавшими момента, чтобы пожрать друг друга.
Я могла попробовать подружиться с одним из советников царя, заручиться его поддержкой. Но кто я им, как не очередная царица, гостящая в стенах дворца, за которые изгнаны все ее боги?
Я могла послать за Наамой, главной соперницей Ташере. Небт открыто подтвердила, что у Наамы есть сын, на год младше сына Ташере и при этом царский любимчик. Я нашла это интересным — разве жуткий пожиратель детей Молох не был богом той самой Наамы? Но мне не хотелось запутаться в их интригах. И я не могла позволить себе опуститься до этого уровня.
За мной раздался стон Шары, только что потерявшей пешку. Со следующим броском костей она выиграла.
А у меня остался только один выход.
В тот самый миг откуда-то снизу, с улицы, явился мужчина в ужасных тряпках и остановился под террасой. Запрокинув голову вверх и увидев меня, он закричал:
— Чужие царицы! Чужие боги! В святом городе помазанника божьего!
Я отшатнулась, пораженная. Этот человек угрожал мне? Даже когда я исчезла из вида, он продолжал вопить, как безумец.
Я снова вышла, склонилась над балюстрадой балкона и увидела, что чужак смотрит прямо на меня. Мы встретились взглядами, и его глаза запылали от праведного негодования.
Он снова начал что-то бормотать, уже шагая в сторону храма.
Я проводила его взглядом до самых ворот, а затем обратно. На этот раз, проходя под моей террасой, он словно забыл обо мне. Однако он не вернулся на улицу, с которой пришел, а отчего-то проник во дворец под балконом.
— Шара, — сказала я, призывая ее на террасу.
Она чуть помедлила, поднимаясь, а Небт уже просила возможности отыграться.
— Сделай меня красивой, — сказала я.
Глава двадцать первая
Я солгала бы, сказав, что не обращала внимания на коридоры, проходя то смешное расстояние, которое разделяло наши с Ташере покои. Я видела стражей, стоявших по обе стороны узкого черного хода. Этот образ преследовал меня с того самого дня.
Я прошла мимо стражей у двери моей комнаты, Яфуш следовал за мной по пятам. По коридору я шагала как та, кто имеет на это полное право. А почему бы и нет? Я была царицей Сабы.
И все же прогулка была полна ощущением жгучего стыда, как будто бы мне приходилось красться в тенях. Я надежнее закрепила вуаль.
Оказавшись возле узкого коридора, я остановилась перед двумя стражниками. Они смотрели мимо, словно не видя меня. Я прошла между ними и обернулась. Они не приветствовали и не останавливали меня.
— Вы знаете, кто я? — спросила я, возвращаясь и становясь перед ними.
Стражник отвернулся.
— Ты знаешь, кто я? — повторила я снова.
Стражник заморгал, глядя куда-то в пространство над моей головой.
— Солнце слепит мне глаза, — сказал он. — А по ночам слепит луна.
— И значит, ты меня не видишь. Как умно. Твой господин велел тебе так отвечать?
— Солнце слепит мне глаза, — повторил стражник. — А по ночам слепит луна.
И затем он все же посмотрел на меня.
— Царица идет куда пожелает. Она призрак. Или я.
Я пожалела его тогда. Я не знала, какое наказание ждет стражника, который ослушался приказа, в этой стране, но наказание было бы неминуемо. Я сняла с пальца кольцо — самое маленькое, чтобы не вызвать нежелательных последствий — и отдала ему.
— Ты прав, — сказала я.
И положила ладонь на руку Яфуша.
— Ты не можешь пойти со мной, — сказала я очень тихо.
Он нахмурился.
— Эти слова ты скажешь, лишь собираясь переступить порог иной жизни, царевна.
Я коснулась щекой его щеки.
И зашагала по лестнице.
По ступенькам я шла медленно, притворяясь для стражей, что мне мешает тяжелое платье. Правда же была в том, что последние восемь дней тянулись для меня дольше тех шести месяцев, что прошли по дороге сюда. Я обернулась и увидела Яфуша, широко расставившего ноги у основания лестницы, полностью ее блокируя. Он не сводил с меня глаз.
Чуть раньше, когда Шара вынесла мои платья, я выбрала для себя цвет рубинов. Ткань, прибывшую к нам с кораблями Хидуша в прошлом году. Рубин. Твердый несокрушимый камень, как говорила когда-то моя мать.
