– С бутылкой это вы хорошо придумали. – Усмехнулся Смотритель, как бы продолжая удивляться своим открытиям. – С бутылкой, это очень хорошо.
– А вы хорошо всё придумали с отцом-кузнецом, дитя пустыни. – Сверкнула глазами в ответ Жоли. – На медном гонге от каждого удара остаётся маленькая такая вмятина, как оспинка на лице. – Она провела кончиками пальцев по его мелоиспещрённому бронзовому лицу. – И ямка, образующаяся по центру всякий раз, с каждым ударом становится чуть больше, – Жоли ткнула его слегка кулаком в то место, где у всех людей должен быть пупок, отчего он вздрогнул, – но если его не переплавлять, – она сделала ударение на «если», – то он тоже, теоретически, может существовать вечно. Не так ли?
Смотритель то ли часто моргал, то ли у него сильно дёргался глаз.
– Рудопроявления медистых песчаников известны в отложениях мела и триаса в Айн-Сефре на западе сахарского Атласа, в кембрийском слое, но это уже Бен-Таджик в Угарте, а есть ещё, – Жоли выдержала ледяную паузу.
– Ханк на Юге Регибата. – Сдался Смотритель под её ровным фотографическим взглядом.
– Да, именно, «вендский комплекс – Ханк на Ю. Регибата», так об этом пишет «Горная энциклопедия».
– Вы всё-таки удивительная женщина, мадмуазель Жоли! – Смотритель наконец-то достал из кармана брюк носовой платок и вытер пот со лба.
– Вещь, мой друг, всего лишь вещь. – Поправила она его равнодушно. – Даже не вещь, а так, черепки, осколки…
– Но, я ведь тоже, как Вы изволили заметить, в некотором роде… – смущённо пробормотал Смотритель.
– Да, чего уж там… – глаза Жоли увлажнились, и она опять отвернулась к окну, за которым теперь не было, ни девочки на трёхколёсном велосипеде, ни бездомной парижской кошки. Один только ветер гнал по тротуару какой-то осенний мусор и обрывки чужих фраз.
– Ну, он-то хотя бы… – Смотритель уже не знал, как с ней разговаривать.
– Оловянная ложка! – Расхохоталась Жоли, вытирая со щёк, внезапно выступившие слёзы. – Оловянная ложка! Месторождение назвать?
– Мда, – задумчиво и печально подытожил смотритель и тоже из-за спины Жоли стал смотреть в окно, ни на что.
– А кто такой Ларс фон Триер? – Вдруг вспомнив про письмо Вернана, спросила Жоли минут через пять обоюдного стояния перед окном.
– В каком смысле? – Замешкался Смотритель.
– Да, нет, – усмехнулась Жоли, – его вещная суть меня не интересует. Я даже знаю, что он вроде бы кинорежиссёр. Что он за человек? Вы смотрели его фильмы?
– В том времени, в котором мы с Вами сейчас разговариваем, он снял только одну любительскую короткометражку «Садовник, выращивающий орхидеи». Там в основе повествования лежит реальная, если это слово вообще уместно, история душевнобольного художника Виктора Марзе…
– У Андерсена тоже постоянно фигурируют цветы… – Жоли сама не заметила, как нечаянно вслух перебила Смотрителя.
– Больше пока про него сказать нечего, если хотите, его можно найти в копенгагенской школе кинематографии. – Закончил смотритель, видя, что Жоли его всё равно не слушает.
По стеклу поползли первые капли дождя (или обозначились первые туманные треки в камере Вильсона, кто его знает?).
– Хотите, я Вам поставлю Джерри Маллигана? – Спросил смотритель, заполняя образовавшуюся пустоту хоть какими-то словами.
– Разумеется, нужно же что-то поставить, когда начинается дождь. – С твёрдым равнодушием согласилась Жоли.
– Я вынесу проигрыватель сюда. – С готовностью пообещал он. – Здесь есть розетка. Мы будем слушать Маллигана, и смотреть на дождь.
Смотритель щёлкнул пальцами, и все птицы разом замолкли. Через пару минут они уже слушали известную джазовую пластинку, курили, и действительно смотрели на дождь.
– Я подозревала, что Вернан находится в другом времени и стареет. – Жоли озабоченно покусывала свои губы.
– Мммм, – отозвался Смотритель, вынимая сигарету изо рта, – не всё так просто, а потому не всё так плохо. – Его слова прозвучали почти, как афоризм. – Каждый человек, как, собственно, и каждая вещь могут существовать во многих временах, но не сразу, одновременно, хотя и такое бывает. – Смотритель не стал вдаваться в подробности, видя нетерпение в её глазах. – Вы должно быть, и сами замечали, мадмуазель Жоли, что время в котором мы пребываем, зависит сразу от многих факторов: от того места, где мы находимся, от окружающих нас людей, вещей, от людей-вещей и так далее… Сейчас, Ваш драгоценный Вернан, несомненно, в будущем, с той точки зрения, что ему больше известно о Ларсе фон Триере, чем Вам, и возможно, даже больше, чем мне. Но!
Жоли, наконец, перестала терзать свои губы.
– Если мы с вами разговариваем в том времени, когда он ещё не уехал из Парижа, то он в любую секунду может зайти сюда, к нам. – Смотритель даже развёл руками, демонстрируя тем самым, что его мысль предельно очевидна, настолько, что не нуждается в каких-либо дополнительных доказательствах. И ей, этой мысли, стало быть, даже нечего удивляться.
– А как это узнать? – Жоли опять торопливо оглядела пространство за окном. – В каком времени мы с вами здесь находимся? Я так полагаю, официальный календарь здесь не причём?
– Разумеется, календарь – это вообще чистая условность, созданная для более эффективной синхронизации различных событий, в общем, для всех людей и вещей настоящем. Выбросьте его вообще из головы!
Жоли и так никогда не держала, ни дома, ни в своей голове никаких календарей, поэтому и выбрасывать ей собственно было нечего. Но, она энергично кивнула в знак согласия.
– Но, в том-то и дело, что общее для всех настоящее – это такая же иллюзия, как общее для всех настроение, или общая для всех мысль. Настоящих столько, сколько существует людей, и всевозможных человеческих ситуаций. У нас с Вами здесь и сейчас одно настоящее, а стоит только выйти Вам на улицу, милая мадмуазель Жоли, Вы сразу попадёте в другое настоящее, точнее, сразу во множество других настоящих, переплетающихся, как клубок, связанных с другими ситуациями, вещами, людьми, пространствами, да ещё, Бог весть с чем! Вот я и говорю, что именно поэтому, среди прочих, возможно настоящее, где Вы, я и Вернан окажемся практически в одной точке физического пространства, допустим здесь. – И он указал пальцем в пол. – Проще говоря, буквально сойдёмся вместе. Однако, признаюсь такая ситуация маловероятна.
Жоли вопросительно и, одновременно, с надеждой взглянула на Смотрителя.
– Я же говорил, что времён чрезвычайно много, можно сказать, бесконечно много, так, что сами понимаете, подобный случай – это, как столкновение двух песчинок в пыльной буре, поднявшейся в Сахаре. – При новом упоминании Сахары, Смотритель смущённо отвёл глаза.
– Но с вами-то я могу встречаться регулярно, если захочу. – С подозрением, толи высказалась, толи осведомилась Жоли. – Да, и про Ларса фон Триера вы говорите весьма определённо – он снял одну короткометражную картину. В каком это году произошло?
