– Не надо этого делать, Лиза. Ты должна принять свою судьбу. Нет туда дороги, – кричит слепая старуха.
– Как же нет, если я уже здесь, то есть там. У меня получилось! – смеётся Лиза. – У меня всё получилось, и мой сын обязательно вспомнит меня. Я поняла, что главное в жизни – не потерять веру.
– У тебя получилось. Не знаю как, но ты это сделала, – хвалит академик, – но ты молодец, Лиза, а иначе, зачем искать гравитационные волны и устанавливать лазерные космические антенны? У тебя получилось, потому что на орбите установлена твоя тёзка, – смеётся он, – серьёзно, я не шучу. Лазерная космическая антенна – LISA-Laser Interferometer Space Antenna. Она будет напоминать мне о нашей встрече, Лиза-Джоконда, – говорит он, галантно целуя ей руку, и исчезает.
А всё вокруг погружается в густой и мягкий, как вата, туман из которого появляется та, что носит имя Джокондо. Лиза всматривается в знакомые черты лица – ревниво сравнивает с собой. Женщина смотрит снисходительно и, самоуверенно улыбаясь, произносит:
– Мой муж не захотел выкупить этот портрет. Леонардо не справился с работой. Он так долго подправлял его, что муж сказал ему: «При всём том, что очень многим портрет этот кажется весьма красивым, я не вижу на нём своей жены, а посему платить за него не намерен».
Лиза усмехается:
– Потому что это не ты. Разве не видно, кого он изобразил? Портрету дали твоё имя, но тебя на нём нет и никогда не было. Вазари напутал. Портрет назывался Мона Лиза, а ты исторический фантом, выдумка Вазари, артефакт и заблуждение искусствоведов.
Женщина по имени Джокондо широко улыбается, демонстрируя крупные желтоватые зубы:
– Но ты никогда не докажешь, что Леонардо рисовал тебя. Люди привыкли называть её Джокондой. Все знают, что он рисовал портрет с меня. Значит, это мой портрет!
– Нет, это досадная ошибка, он всегда называл портрет «Мона Лиза» и писал его по памяти, – упрямо повторяет Лиза и улыбается в ответ своей загадочной, знакомой всему миру улыбкой.
Улыбка самозванки превращается в хищный оскал, сама она бледнеет, делается прозрачной, растворяясь в густом тумане, а Лиза вновь оказывается на орбитальной космической станции инопланетян всё в той же белой комнате-лаборатории. Прожектор отключён, и яркий свет уже не слепит её. Она медленно открывает глаза.
Один из пришельцев, склонившись над ней, интересуется: «Как Вы себя чувствуете, Елизавета Андреевна?» – и снимает маску. У него очень знакомое лицо, только она не может вспомнить, чьё именно. Где они раньше встречались?
– Вы меня слышите, Лиза? – громко спрашивает он. Она всё слышит, но не может ответить из-за страшной сухости в горле, а шершавый, как наждачная бумага, язык отказывается подчиняться.
– Лиза, скажите что-нибудь.
– Пить, – удаётся ей наконец справиться с непослушным языком и онемевшими губами.
– Оля! Водички нам! Всё хорошо, Елизавета Андреевна. Молодцом! Оля, можно переводить в палату.
Глава двадцать шестая
Диагноз
ТОМСК. ИЮЛЬ 1993 ГОДА
– А вы покушайте, и лучше станет. Яблочко вот – печёное. Вку-у-усное. По четвергам на завтрак всегда яблоки с медком, хотя, может быть, и с патокой. Да, наверняка, с патокой, только говорят, что с мёдом. По нынешним временам вряд ли мёдом в больнице будут баловать, а Вы кушайте, кушайте. Это ж только в нашем отделении яблоки, в других – манная каша на сухом молоке, а то и на воде. Я здесь два раза в год лежу – меню изучила. А на ужин сегодня омлет будет. Тоже на сухом, но та-а-кой пышный…
Лиза поворачивает голову в сторону голоса. Сочный грудной тембр его не соответствует возрасту обладательницы. Сухонькая старушка суетится рядом – пристраивает на тумбочке тарелку со сморщенным печёным яблоком и стакан с мутно-розовой жидкостью. Заметив, что Лиза открыла глаза, она продолжает ворковать:
– Я из столовой завтрак принесла, пока вы тут под капельницей лежите. Если вовремя не забрать, то со столов всё убирают, а яблочко-то вкусное. Покушайте. Вместо чая – отвар шиповника. Говорят, полезнее. Хотя чайку цейлонского страсть как иногда хочется. Помните, тот, что с тремя слонами?
Её монолог прерывает маслянисто-текучий голос:
– Укольчики! Таблеточки! Попочки, ротики готовим! Градуснички возвращаем.
Медсестра заполняет жизненное пространство одноместной палаты с двумя койками и тумбочкой между ними. Раковина и стул в нише-закутке. Одну за другой сестра милосердия скармливает бабуле горсть таблеток. Отклячив обтянутый белой тканью зад, склоняется над ней со шприцем. Управившись со старушкой, разворачивается к Лизе:
– Сначала укольчик. И скоренько, скоренько повернулась на бочок…
Большим пальцем правой руки поддавливает поршень шприца, зажатого между указательным и средним пальцами, выпускает в воздух прозрачную струйку жидкости, бесцеремонно отбрасывает край одеяла и белой тучей нависает над Лизой:
– А чего ждём? Скоренько, говорю, повернулась. На бочок.
– Что в шприце? – спрашивает Лиза.
– Лекарство, естественно.
Прорисованное помадой малиновое сердечко между тугих щёк криво растягивается.
– Какое? – переспрашивает Лиза в полусне. Тяжёлые веки норовят сомкнуться.
– А не всё равно? Какое доктор назначил, такое и уколем.
– Я бы хотела знать, – заторможенно повторяет Лиза и, собрав все силы, решительно возвращает откинутый край одеяла на место.
– Отказываемся, что ли? Больно грамотные все стали, – хмыкает медсестра. Маслянисто-медовые нотки в голосе сменяются хамовато-дерзкими. И уже тише, себе под нос, бормочет: – Нечего было таблетки жрать.
Белый зад, горделиво покачиваясь под тонкой тканью халата, уплывает к двери.
– А Вы, если яблочко не хотите, то я… – конфузливо напоминает о себе соседка.
– Да, конечно. Конечно, возьмите. Я не буду.
– Вот спасибо, а я уж их так люблю. Как сейчас помню, мама в русской печке запечёт с медком да с брусникой…
Воркованье старушки убаюкивает, как колыбельная, и мешает сосредоточиться. Одинокая мысль в голове Лизы покачивается, словно лодка на волнах: «Как же он вырос – её мальчик. И как он похож на Пола».
– А кто это у нас здесь от лечения отказывается? – Слышит она в полудрёме.
Не размыкая глаз, припоминает, кому принадлежит этот обволакивающий баритон. Из закоулков памяти выплывает образ – Раевский из семнадцатой группы. Почему он здесь? Кажется, он заведует отделением неврозов. Значит, она в «психушке». Лиза рассматривает его сквозь ресницы: заматерел, округлился брюшком. Не трендовая трёхдневная щетина, а аккуратная эспаньолка, не хватает пенсне.
– Сколько лет, сколько зим! Лиза, как же я рад тебя видеть, – ликует однокурсник.
