– Не дождусь, когда приедет Лоренцо и спасет меня от вас, жалких мерзавцев, – сказала Джессика, повернулась на каблуках и зашагала к городу.
– Кто такие Лоренцы? – просил Харчок.
* * *
ХОР:
А на острове Корсика, в портовом городе Бастия некогда капитан Микеле Кассио, ныне лишенный звания, должности и расположения своего генерала, оплакивал свою судьбу и куксился за столом у себя на квартире. Но тут его навестил Яго – под предлогом утешенья.
– Я вина принес, – объявил Яго, входя в двери и даже не постучав.
Кассио застонал.
– Нет, дьяволу опьянения заблагорассудилось уступить место дьяволу ярости. Один порок повлек за собой другой, чтобы тем сильней я мог себя презирать[162]. Никогда! Ни за что не стану я больше пить. Доброе имя, доброе имя, доброе имя! О, я утратил мое доброе имя! Я утратил бессмертную часть самого себя, а то, что осталось, – звериное. Мое доброе имя, Яго, мое доброе имя![163]
– Я знаю, – ответил Яго. – Я вам мозги имал. Я не принес вина. Ей-богу, я думал, что вы ранены! Вот это была бы история. А то – доброе имя! Подумаешь, какая важность! Доброе имя – выдумка, чаще всего ложная. Не с чего ему быть, не с чего пропадать. Ничего вы не потеряли, если сами себе этого не вдолбите[164].
– Нет, раны нет. Сказать вам правду, я помню множество всяких вещей, но ничего не помню ясно[165]. Я опечален тем, что ваш заместитель, добрый Родриго, убит, но сие деянье совершил не я. В этом я уверен. Но сам тот факт, что я не помню, – оскорбленье моего доброго командира. Я скорее попрошу, чтобы он презирал меня, чем обману такого отличного начальника, явившись таким легкомысленным, пьяным и бесстыдным офицером! Напиться и заболтать, как попугай, и затеять ссору, бушевать, ругаться и высокопарно разговаривать со своею собственною тенью…[166]
– Добрый Кассио, вы слишком уж суровый моралист. Грех случился с вами не ко времени, не к месту, не к условьям здешним, но раз уж, к сожалению моему великому, так вышло, то надо вам исправлять положение[167]. Родриго вы не убивали, так что полно, полно! Хорошее вино – славный, близкий друг, если им пользоваться разумно; не поносите его больше[168]. Подумаешь, побуйствовали ночь и все забыли. Ступайте к мавру, попросите – и он вас восстановит в должности.
– Ходил, просил, но он мне отказал.
– Так сходите еще раз. Жар гнева его уж наверняка остынет, подлинного убийцу Родриго найдут – Отелло примет вас. Кто скажет, что вы не защищали Родриго, когда на него напали? Вообще-то так возьмите и скажите. Мавр – истинный солдат, ему известно, что победа – не всегда награда за доблесть. Ступайте к нему.
– Он меня не примет.
– Понятно. – Яго почесал в бороде, словно бы раздумывая, и походил по комнате, затем вскинулся, будто его поразило всем значеньем крайне веского решенья. – Полноте, дорогой мой! Ведь есть же способы задобрить генерала. Сейчас он вас отставил, рассердясь, но это – наказание скорее по высшим соображениям, чем по недоброжелательству; совершенно так же, как если бы кто прибил свою безобидную собаку, чтобы устрашить грозного льва. Походатайствуйте перед ним, и он – ваш[169]. Вот что вам надо сделать. Настоящий генерал сейчас у нас генеральша[170]. Я в этом убежден, потому что он весь отдался созерцанию ее прелестей… Эта женщина так любезна, и у нее такой благословенный богом нрав, что она сочтет грехом не сделать больше того, о чем ее попросишь[171].
– Она меня знает – и всегда была ко мне добра.
– Так и ступайте к ней. Расскажите ей все без утайки, просите ее, и она вам поможет вернуться на должность… Молите ее наложить лубки на разлом между вами и мужем ее, и – готов поставить все свое против любой пустячной суммы – вы с ним еще сильнее сдружитесь, чем прежде[172]. Встретьтесь с нею наедине, подальше с глаз Отелло, дабы ваш случай она ему представила как бы без подсказок. Будьте честны и правдивы, прямы и сокрушенны, однакож украдчивы и осмотрительны – и мавр наверняка вас снова примет в свою паству.
Пока Яго излагал это, Кассио кивал.
– Вы даете мне добрый совет[173]. Советуете от искренней любви ко мне и честного доброжелательства[174], хотя только что потеряли близкого друга. Благодарю вас, добрый Яго.
– Пустяки, я сделал только что, что на моем месте сделал бы любой для доброго своего командира – как поступили б вы ради Отелло. Но мне пора к столяру – платить ему за домовину к похоронам несчастного Родриго. Прощайте!
– Покойной ночи, честный Яго[175].
ХОР:
И Яго в ночь ушел, а меж ушей его скрежетали шестерни предательства, механизмы сатанинской машины со сломанными тормозами, с испорченным двигателем, работающим абы как…
– Ну, кто теперь сказать посмеет, что я играю роль злодея? Совет мой искренний и честный, и очевидно должен он помочь вернуть назад расположенье мавра. Склонить совсем нетрудно Дездемону на помощь в честном предприятии любом: ведь по натуре так она щедра и людям помогать готова. При этом ею мавр порабощен, он так зависим от ее любви, что выполнит ее любую просьбу – вплоть до того, чтоб отказаться от крещенья. Итак, какой же я злодей, когда я Кассио направил у Дездемоны помощи искать? О, это богословье ада![176]Пойду схожу к жене, пусть и она спроворит успех Кассио. Я, что ли, злодей? Да у меня только что какой-то демон ночи украл ближайшего друга! Бедный безутешный Яго – злодей?
ХОР:
Ты сам сказал «злодей», не я. Я лишь стираю с внутреннего взора дымку простыми описательными штрихами, не более того.
– Коль ты меня злодеем честишь, сходил бы в темноту, бойкий Хор. Послушай, как у меня до сих пор кости дребезжат. О духи тьмы, когда чернейший грех из всех грехов вы совершить хотите[177], вы насылаете ту темную природу, что я своими грехами сотворил. И теперь они обрели плоть, и плоть эта обратилась против меня, забрав Родриго, – это она едва не разнесла дубовую дверь, чтоб до меня добраться. Если и дальше будешь звать меня злодеем, сходи пообщайся с той темной тварью, что рождена моею ненавистью и моим честолюбием.
