Он был, похоже, недоволен, что не выдержал и разоткровенничался.
Лизе было неловко.
— А сейчас вы ходите в театр? — спросила она.
— Да. Не только же из-за вас я ходил.
— Это ваше увлечение?
— Вроде того. Сам когда-то мечтал, но понял, что данные не те. Но в студенческой самодеятельности вовсю участвовал. Понимаете, я в жизни вахлак вахлаком. А на сцене почему-то совсем другой. Раскрепощаюсь.
— Мне это известно… А я сто лет не была в театре. Давайте сходим?
— С удовольствием. А как муж ваш на это посмотрит?
— Никак не посмотрит. Скажу, что у меня работа. Без подробностей. Мы привыкли доверять друг другу.
Лиза лукавила. На самом деле у них за эти полтора года просто не было повода в чем-то друг друга подозревать. Игорь, удачно делающий карьеру, работал по двенадцать часов в сутки, почти не зная выходных, она сама вечно была занята, фирма Чукичева не устраивала, как многие другие ей подобные, празднований дней рождений сотрудников, междусобойчиков, выездов всем коллективом на лоно природы и т. п. Супруга Чукичева, фактически держащая в руках бразды правления, была категорической противницей таких мероприятий, считая, что неофициальные общения вредят работе, так как между сотрудниками появляются неформальные отношения и связи, и когда требуется кого-то наказать, уволить или вообще стереть с лица земли, эти отношения и связи могут оказаться нежелательным препятствием. Короче говоря, у Игоря и Лизы не было возможности, да и желания изменять друг другу и даже обзаводиться какими-то легкими увлечениями.
Поэтому Лиза чувствовала себя непривычно, когда на другой день звонила мужу (они работали в разных зданиях) с тем, чтобы сказать, что она вечером задержится по делам. Не в офисе. Игорь, занятый каким-то разговором, сказал: да, да, ладно, я тоже. И все.
И она пошла с Андреем в театр.
Они смотрели спектакль, в котором Лиза когда-то была занята. Вместо нее играла молодая, незнакомая Лизе актриса, наверное, недавняя выпускница. Играла жеманно, приторно, плохо, озабоченная лишь тем, чтобы как можно чаще демонстрировать свои длиннейшие ноги. Впрочем, публике, кажется, это нравилось. Да и Андрею тоже.
— Нет, я понимаю, что это не высший класс, — сказал он в антракте. — Но я благодарный зритель. Когда актер хоть что-то может, я преклоняюсь. Я ведь и этого не могу.
Это было не самоуничижение и даже не преувеличенная скромность, а просто, как поняла Лиза, умение радоваться тому, что есть.
После спектакля он провожал ее.
Был гололед, они шли под руку.
Женщины, которым не раз случалось ходить под руку с разными мужчинами (не обязательно по какой-то неприличной склонности натуры, а, например, в силу профессии, той же актерской или журналистской, — в общем, тех профессий, когда приходится много общаться с людьми), прекрасно знают, что это совершенно невинное соприкосновение рук может дать важную информацию. Не рост провожатого имеет значение, как ошибочно думает большинство мужчин, не мощь их мышц, которые они напрягают, немилосердно сдавливая ладошку дамы, доверчиво устроившуюся в сгибе локтя. Имеет значение лишь то, что не обозначить словами, но женщина чувствует это безошибочно — сквозь материю пиджака, рубашки, куртки, пальто — безразлично. Это можно очень приблизительно назвать словом — СОВМЕСТИМОСТЬ. Или ее отсутствие. Откуда берется это чувство, как оно угадывается, неизвестно. Но, едва доверив свою руку руке провожающего, любая (почти) женщина сразу понимает: ЭТО НЕ МОЙ МУЖЧИНА. (Не мой, потому что в большинстве случаев так и оказывается.) И очень редко, крайне редко бывает: ЭТО — МОЙ. Такое понимание не подразумевает мгновенную симпатию или тем более влюбленность. Это всего лишь констатация. Правильнее, пожалуй, выразиться так: ОН МОГ БЫ СТАТЬ МОИМ. Потому что возникает ощущение совместимости, покоя, уюта, близости, родственности…
Лиза ощутила именно это и удивилась: Андрей вовсе не из тех мужчин, какие нравятся ей. В нем нет ничего особенного. Откуда же это?
Проводив ее до дому, он деликатно откланялся.
Лиза стала замечать, что при виде Андрея в ней вспыхивает неконтролируемая радость. Ерунда, думала она. Он приятный человек. Мне приятно его видеть. Мне приятно о нем думать. И все.
Но думала все чаще. И это уже были не просто приятные мысли, в них присутствовали и тревога, и смятение, и растерянность.
И настал вечер, когда она сказала себе, что пора перестать обманывать себя. Она влюбилась. Она влюбилась так, как до этого никогда не влюблялась. Десятки раз игравшая любовь на сцене, испытывавшая нечто похоже в жизни, особенно по отношению к Игорю, она поняла, что все это было не то, что все это бледно и вяло по сравнению с той мукой, с той тоской, которая навалилась на нее, но это были счастливая мука и счастливая тоска.
Ей хотелось поделиться с кем-то — но с кем? Лучшая подруга Люська куда-то исчезла, с людьми театра она утратила связь, на работе со всеми отношения только служебные…
Она подсела к Насте, которая лежала с книгой. (А Игорь был еще на работе.)
— Ты что-то все дома и дома, — сказала Лиза. — Где твои мальчики?
— А ну их на фиг, — спокойно ответила Настя. — Одна морока только. Нет, пока школу не окончу, никаких больше мальчиков. Все они сволочи, — сказала она с подростковым равнодушным трагизмом.
— Ты любишь папу? — спросила Лиза.
— Вовсю, — сказала Настя.
— А меня?
— Вовсю! — повторила Настя дурашливо, стесняясь говорить серьезно об этом.
— Ты ведь понимаешь, что мы уважаем друг друга?
— А что вам еще делать? — странно ответила Настя.
— Но любовь уже не та, что в молодости. Все-таки шестнадцать лет вместе живем.
— Ужас, — сказала Настя. — Я больше двух месяцев ни с кем не могу, а вы шестнадцать лет. Кошмар. Я больше пяти лет ни за кем замужем не буду. Если буду вообще. Ты давай не тяни. Вы разводиться, что ль, собрались? Валяйте, дело обычное. Только чтобы без скандалов. И меня не делите. Я с тобой жить буду до конца школы, а потом поеду в Москву поступать. В театральный какой-нибудь — куда примут.
— Ты актрисой собралась быть?
— А ты не знала?
— Нет… Это слишком серьезно. Актерский труд только на первый взгляд развеселый, а на самом деле…
— Я все знаю, извини! — перебила Настя.
— Хорошо… Нет, мы пока не разводимся. Но, понимаешь, как бы тебе сказать…
— У него женщина завелась?
— Нет.
— У тебя мужчина завелся?
— Да. То есть нет. Я влюбилась.
— Серьезно?
Настя почему-то очень обрадовалась этому обстоятельству. Может, до нее впервые дошло, что мать ее, как и она сама, нормальный человек, умеющий влюбляться и вообще иметь нормальные человеческие чувства.
