– Давно тут?
– Пятые сутки. Мы, считай, друг за дружкой сюда попали. И все знакомцы.
– Во-во, про дружка своего еще расскажи, человек не знает! – снова вмешался из своего угла спекулянт Уваров.
– Слышь, олень сохатый, глохнул бы, в натуре! – подал, наконец, голос третий сокамерник. – В дерьме утоплю, сука! Давно нарываешься!
И в голосе прозвучала неприкрытая угроза: так шипит ядовитая змея, когда хочет атаковать. Вообще-то Дробот никогда не видел ядовитых змей, разве гадюк в лесу, и то очень редко, к тому же они всегда уползали, не желая встречаться с человеком. Но в детстве читал сказки Киплинга. И, будучи парнишкой с развитым воображением, очень хорошо представлял, как готовятся к нападению злобные кобры Наг и Нагайна, лютые враги отважного мангуста Рикки-Тикки-Тави. Востроносый, не участвовавший в беседе все это время, чем-то напомнил Роману смертельно опасную рептилию.
– Из блатных? – спросил он.
– Т’е какая печаль? – Цыкнув щербатым зубом, парень сплюнул тонкую цевку слюны рядом с собой на земляной пол.
– Вместе вроде сидим…
– Вот вроде и сиди, – в тон ему ответил востроносый. – А ты, чушка, станешь без дела гундосить – точно утоплю, и ничего мне не будет, по’эл?
– Кончай, Ворон, – устало проговорил Чумаков. – Вишь, он тихо сидел. Затюкал ты барыгу-то совсем, пока вот человек новый не появился. Осмелел, думает, товарища надыбал.
– Я сам по себе, – быстро пояснил Роман. – Как вы тут сидите, чего с кем делите, мне печали нет.
– И все равно расскажи, за че попал, – назидательно проговорил тот, кого назвали Вороном. – Люди тебе тут, как попу на исповеди.
– До выяснения, – уклончиво ответил Дробот.
Странно. Похоже, такой ответ Ворона удовлетворил.
– Солдатик, я так посмотрю. Накосячил чего в войсках?
– Вроде того, – согласился с его выводом Роман.
– Ясно. Чтобы ты понимал, солдатик: мы вот тут, – востроносый обвел рукой помещение, – чалимся все вместе вообще случайно. Таких не положено вместе держать. Только других мест нет, крытую разбомбили, прямой наводкой. Сидел бы там вот этот олень – амба, – он кивнул в сторону Уварова.
– Точно, – подтвердил Чумаков. – Советский артиллерист удружил. Была в поселке тюрьма. До войны милиция пользовала, потом ее под гестаповскую приспособили. Старое здание, не сейчас строили, до революции еще арестный дом был. Так что товарищам негде содержать арестованных в поселке, кроме как здесь.
– И что, за это время с вами так ничего не решили?
– Некому решать толком, – охотно пояснил знающий Ворон. – Говорю, недели две как советские в Хомутовке. Власти толком нету, комендант уже два раза поменялся. До нас просто руки не дошли. Так, дергают когда в комендатуру, чего-то спросят, абы спросить, и назад. Кормят, и то ладушки.
– Интересно, – Дробот устроился поудобнее. – Вот вы все время «советский, советский». Сами-то вы какие будете?
– С Чумой ясно все, – хохотнул Ворон. – Насчет барыги суд пускай решает, если он уже есть где-то, этот суд. А касаемо меня, так я сам по себе. Ни советский, ни немецкий. Русский, курский, если так говорить.
– Из Курска сам?
– Вообще из Орла. А в Курске долго чалился, вот как в последний раз вышел перед войной. Вор я, так тебе понятно? Ни под кем не бегал бобиком, ни под коммунистами, ни под немцами.
– Как так?
– А так. Уметь надо. Станешь прокурором – расскажу. Пока извиняй, – Ворон развел руками.
Спина с непривычки немного затекла. Выпрямившись, Дробот прошелся по превращенному в тюремную камеру подвалу, приблизился к стене с зарешеченным окном, привстал на цыпочки. Н-да, метра два до него, не больше. Похоже, выходит не во двор здания, а на поселковую улицу: снаружи отчетливо доносились голоса, то и дело сновали туда-сюда машины, кто-то периодически отдавал приказы и крыл кого-то беззлобным матом.
– Чего, на волю потянуло? – хохотнул Ворон. – Вылезти захотелось?
– Да нет… Так просто…
Дроботу самому трудно было объяснить, почему человек, оказавшись в мрачном полуподвале, без надежды скоро выйти отсюда, все равно тянется к единственному источнику солнечного света. Вместо ответа прошелся по кругу, сделал на ходу несколько гимнастических упражнений и снова вернулся на свое место.
Спекулянт. Полицай. Вор.
И он, боец Красной Армии, сбежавший пленный, военный преступник.
Да, среди всей этой компании он, окажись на месте представителя компетентных органов, сам не знал бы, что делать с неким Дроботом Романом.
Зато ответ на один вопрос у него точно имелся. Что ему делать в ожидании, пока мудрые головы разберутся, – спать, пользуясь моментом, что же еще. Судя по всему, как минимум до следующего утра вспоминать ни о нем, ни о его сокамерниках будет просто некому.
– Давай за победу, капитан!
Чокнувшись алюминиевыми кружками, офицеры выпили спирт. Родимцев тут же торопливо запил обжигающую жидкость, от которой успел отвыкнуть в лесу, двумя большими глотками воды из примятого с одного боку котелка. Капитан-гвардеец с красивой фамилией Оболенский закусил огромным, собственноручно состроенным бутербродом – чуть не половина банки тушенки на толстом куске хлеба. Крепкие белые зубы этого великана вкусно впились в хлеб, охватив если не половину, то добрую четверть.
Капитан Оболенский, у которого Игорь, выполняя приказ руководства, оперативно принял дела, долго мял его в своих медвежьих объятиях, узнав о том, что может, наконец, сняться с поселка и двинуться с ротой в сторону передовой. Родимцеву даже показалось, что этот сибирский богатырь, будто впрямь сошедший с тщательно прорисованных агитационных плакатов, на которых могучий советский воин насаживает на острие огромного штыка немцев, похожих на мелких серых тараканов, готов расцеловать его. Но в последний момент будто удержался, зато помял еще немного и с шумом помчался отдавать приказы по своей гвардейской мотострелковой роте. Отметить приказ Оболенский решил вечером и выполнил задуманное: не вошел, не ввалился – ворвался в комендатуру, где Родимцев уже понемногу обживался, и тот всерьез побаивался, что огромный, пышущий неудержимой энергией сибирский мужик развалит ему здание. А ведь оно оказалось одним из немногих, уцелевших после недавнего стремительного наступления.
Вообще-то, как пояснил ему Оболенский, сколько-нибудь стратегического значения поселок Хомутовка не имел. Расположился чуть в стороне от главного направления движения основных частей, и немцы не слишком в него вцепились. Отбить Хомутовку, по словам капитана, было важно хотя бы для того, чтобы еще немного отодвинуть линию фронта и тем самым дать понять – именно здесь, на этом участке, вскоре ожидаются важные подвижки. Возможно, предположил гвардеец, немцы потому и отдали поселок без особых усилий – подпустили поближе, дали возможность противнику начать, как они полагали, предсказуемые действия.
