— Ваш муж обыскался вас вчера вечером! У него был такой несчастный вид!
— Я вовсе не терялась, и он меня нашел!
— Я так переживала, видя, как он беспокоится, и в то же время это показалось мне замечательным.
Они разговаривали друг с другом! Жиль перепугался. Он уже не помнил, что о своей встрече с одной из них поведал другой, но точно наговорил лишнего. «Глупо!» Ну как он мог отступить от своего правила? И именно тогда, когда это было так важно! Он принялся размышлять: кое-что его беспокоило. Сказал ли он Бланш, что влюбился именно в детском саду? Кажется, так и есть! И могла ли после этого его жена, которой он доверил даже имя — Полина, — не пойти на сближение? А та не хочет этого. Он снова вгляделся в обеих. Бланш держалась очень уверенно. Оттого ли, что чувствовала себя победительницей? Полина же явно сникла и была не в своей тарелке. Он вспомнил, как она улыбалась ему накануне. Теперь она вся напряглась и поджала губы… От ее ошеломленного лица ему сделалось больно. Это было не к добру. Она принимала все слишком близко к сердцу. Для него это было неожиданностью. Вечно одна и та же история: он ведет себя как безмозглый дурак, а другие из-за него потом страдают. Все это произошло очень быстро, на пороге класса, который обе женщины переступили вместе. Сделав Бланш знак, что торопится, он вышел на улицу. Смотреть на красное лицо Полины, избегавшей его взглядов, было для него пыткой.
Во второй половине дня он ей позвонил. Она все больше молчала, постигая первейшую задачу, которую ставит перед человеком любовь: молчать, покорно сносить и не рвать, даже если кажется, что все кончилось.
— Вы на меня в обиде? — спросил альковный голос.
Помимо воли она так вся и всколыхнулась и затрепетала: этот голос был для нее и погибелью, и упоением. Как ей хотелось слышать его звуки.
— Да нет, с чего бы это? — ответила она как можно проще. — Не в моих силах запретить вам быть женатым.
На самом деле ей этого ой как хотелось, и он мог догадаться об этом по ее изменившемуся голосу. Он попробовал обратить все в шутку:
— Честное слово! Вы ведь не ревнуете!
Он не мог поверить, что так оно и есть. И слегка подтрунивал над ней. Она молчала.
— Алло! Вы меня слышите? — Да.
— Я перестал вас слышать, думал, что-то с линией.
В эту минуту она осознала, чем она была: ненасытной и околдованной самкой. И совершенно потерялась. Он взял инициативу в свои руки.
— Вы любите вашего мужа?
Он прекрасно знал ответ на этот вопрос и задавал его только в качестве затравки для разговора.
— Почему вы об этом спрашиваете?
— А вот почему: вы ведь не станете разводиться, как бы я вас ни умолял. Я прав? — подводил он к тому, чтобы услышать от нее «нет».
— Нет, — жалким голосом ответила она, уже смирившись с неизбежным и боясь только одного: как бы он не исчез навсегда.
А про себя подумала: «Вот так они и действуют: сперва поймают тебя, приручат к себе, а потом что хотят, то и делают».
— Я очень этому рад, поскольку это доказывает, что вы такая, как я о вас и думал. А теперь я вам все объясню.
* * *
И он пустился в рассказ о том, что произошло накануне после вечеринки.
— Мне неизвестно, по какой такой причине, но моя жена пожелала прекратить процедуру развода. Она попросила меня вернуться, сразу после закрытия клуба. — Он помолчал, прислушиваясь, не отзовется ли она. — Вы не хотите со мной говорить?
В телефонной трубке долго не раздавалось ни звука.
— Что я могу вам сказать? — тихо выговорила наконец Полина.
— Не знаю. Что угодно. Все что хотите. Откройтесь мне, я готов ко всему, — с нежностью попросил он.
Она все молчала.
— Жизнь — странная штука, — продолжал он. — Я ждал этой минуты месяцы, почти перестав надеяться, отчаивался. И вот наконец… И надо же было так случиться, чтобы это произошло именно в тот вечер, который мы провели вместе с вами, после ужина, на котором я по-настоящему с вами познакомился.
То, как он это говорил, вызвало у нее усмешку. Но он об этом не узнал.
— Считаете ли вы, что я вправе отказать своей жене в том, о чем она меня умоляет, не подозревая, что таково И мое желание? — Он помолчал. — Я вам не говорил, поскольку ни к чему было, но я никогда не верил в этот развод. Женщина, выбранная мною в жены, была сильной, прозорливой, любящей, и я не мог понять, как она может разрушить нашу семью. Меня принимали за сумасшедшего, ослепленного своим горем. Мне дали почувствовать, что я это заслужил. Мне повторяли: ничего не поделаешь, придется устроить поминки по самому себе. Кажется, это песенка наших дней. — Он с горечью рассмеялся, затем наступила тишина.
У Полины появилось ощущение, что его слова «этот ужин, на котором я по-настоящему с вами познакомился» — лишь красивый оборот, не более того. Она чуть было не расхохоталась, услышав их. Почему бы прямо не сказать: ужин, на котором я вас соблазнил? Ведь это и было сутью происшедшего. Правда, сейчас уже поздно об этом толковать… Ей пришло в голову: «Вот незадача жена вернулась к мужу именно в тот день, когда он соблазнил другую!»
* * *
Оба примолкли. У Полины в горле от всего услышанного стоял ком. И в то же время она была тронута его искренностью. Особенный голос действовал безотказно. Родившееся накануне чувство продолжало робко жить в ней, несмотря на крутой поворот в отношениях.
— Вам будут давать советы… не слушайте никого, — вновь заговорил он. — Бывает, другие и правы. Но есть вещи, которые знаешь только ты сам. Любовь, которая живет в тебе, та, что ты внушаешь другим. Словом, мне трудно говорить, но… Я счастлив. Теперь вы знаете все, я ничего от вас не утаил. Мне понятно ваше удивление, мое было не меньшим. И ни за что на свете я не стану портить то, что случилось. Вы ведь не можете на меня за это обижаться?
— Нет.
Наконец она хоть что-то произнесла. Он чувствовал она сокрушена до такой степени, что не в силах вымолвить ни слова. Тогда он решил слегка подбодрить ее. Нежность, которую он испытывал к этой потерянном молодой женщине, смягчала его и без того мягкий и вкрадчивый голос.
— Думаете, для нас с вами что-то меняется? — с неподражаемой прямолинейностью спросил он.
Он прекрасно понимал, что этот вопрос порожден возвращением Бланш. Полина не посмела его задать. Он же, напротив, демонстрировал простоту и честность. Словно для него не существовало уродливых, постыдных или неуместных вещей, о которых нельзя было говорить. Она была ему за это признательна.
— Не знаю, — ответила она, слегка придя в себя.
— Я думаю, именно так вы себе и напридумывали. — И, чтобы вывести ее из колеи муки, заговорил более веселым голосом: — Какая же вы безумица!
