Роберт схватился за голову:
— У меня нет ни малейшего желания обсуждать это дело при всех.
Я встала, чтобы уйти.
— Нет, Делия, не уходите. Это ведь ваша затея.
Роберт по-прежнему сидел, обхватив голову руками. Воспользовавшись этим, я повернулась к Вивьен и вызывающе высунула язык. Дети были в полном восторге. Вивьен в ответ сладко улыбнулась. Составив чашки на поднос, я отправилась на кухню. Очень скоро я услышала голос Роберта. Судя по всему, разговор шел на повышенных тонах. Потом ненадолго наступило молчание, которое нарушил Плач Изольды. На кухню влетела Вивьен.
— Он просто невыносим! Ну, я сделала все, что могла!
— Нет. Не сделали.
— Только не говорите, что тоже недовольны мной!
— А по-вашему, я должна быть довольна? Разве вы не понимали, что все это нужно в первую очередь Вильяму?! Только не говорите, что это вам не под силу! Захоти вы только — вы бы и самого Тамерлана водили бы, как бычка на веревочке!
Судя по выражению лица Вивьен, мои слова ей немало польстили. Впрочем, именно на это я и рассчитывала. Сделав пируэт на одной ноге, она запела.
Тут же примчались Элли и Вильям. Схватив внуков за руки, Вивьен потянула их за собой, и через мгновение они все трое закружились по кухне. В самом разгаре представления, видимо привлеченный звуком их голосов, спустился Роберт. И тут же оскорбленно нахохлился, судя по всему, решив, что сегодня все против него. Попробовав умилостивить его, я предложила отвезти Вивьен, но он отказался. По лицу было видно, что он в отвратительном расположении духа. Я почти не сомневалась, что мне влетит от него за то, что я опять сую нос в чужие дела.
После ужина Мин взялась вместе со мной мыть посуду. Как только она объявила, что устала, я тут же присоединилась к ней, притворившись, что тоже валюсь с ног, и мы вместе поднялись наверх, оставив Роберта запирать дом. По его виду было ясно, что он вот-вот взорвется.
Но за завтраком его гнев немного улегся. Как обычно немногословный, Роберт с отрешенным видом жевал яичницу с беконом и помидорами. Потом он куда-то отправился вместе с детьми, и мне сразу стало легче дышать. Торт ко дню рождения Элли я испекла уже с утра, а после обеда украсила его бледно-голубой глазурью, на самый верх водрузив крохотный домик из шоколадного печенья. Поддавшись порыву вдохновения, я слепила фигурку крошечного лебедя из белой глазури. Особенно трудно было вылепить ему длинную изогнутую шею. Глазурь все время крошилась, и пару раз я уже готова была плюнуть и бросить свою затею. Но вдруг вспомнила тот торт, который Поппи самолично испек для меня много лет назад и тоже украсил его голубой глазурью, и глаза мои наполнились слезами.
За обедом мы с Мин обсуждали вчерашнюю ссору.
— Роберт просто идиот, что взорвался, — кипятилась Мин. — Неужели так трудно было промолчать?
— Но и Вивьен тоже хороша — просто спровоцировала его.
— Роберт вечно взрывается по всякому поводу. Это его главный недостаток. А уж это его упрямство и высокомерие! Знаешь, по-моему, он искренне считает, что всегда и во всем прав.
— Эээ… да. — Я задумалась. — Но разве это не потому, что он переживает из-за таких вещей, о которых большинство мужчин попросту не думают? Или предпочитают не замечать, потому что так просто удобнее жить? Обрати внимание, Роберт придерживается своих принципов, даже когда это портит ему жизнь. Да, может быть, его можно упрекнуть в излишней чувствительности, но разве это так уж плохо? Или, по-твоему, грубая, бесчувственная скотина лучше? Знаешь, мне иногда кажется, что большинство мужчин просто предпочитают не замечать того, что их непосредственно не касается.
— Ирония судьбы — ты свободна, но видишь в мужчинах одни недостатки. Ты их терпеть не можешь. Ты их презираешь. А мне мужчины нравятся куда больше женщин, но, увы, я обречена вечно хранить обет верности.
Ее слова заставили меня опешить от неожиданности. Неужели я действительно не люблю мужчин? А потом мне вспомнилось, как веками они получали все — власть, деньги, свободу жить, как им нравится, и при этом высокомерно считали, что так оно и должно быть, забывая о простой справедливости, — и я решила, что Мин права. Я действительно их не любила.
— Неужели тебе мужчины и в самом деле нравятся больше, чем женщины? Вот уж никогда бы не подумала!
— А я всегда это знала. Я вообще мало похожа на других женщин. Они вечно обсуждают такие вещи, о которых я не имею ни малейшего понятия, — о том, как воспитывать детей, о готовке, о саде, о благотворительности, о том, какие необыкновенные, удивительные у них мужья. Причем с таким интересом, что я просто диву даюсь, когда слушаю.
— Я просто разочарованный в жизни «синий чулок», — с подавленным видом заявила Мин. — И, наверное, тоже эгоистка в своем роде. — Честно говоря, я совсем не это хотела сказать. Но только потому, что любила ее. — Ты ведь действительно единственная моя подруга, — продолжала она. — Помнишь, как было в школе? Приятельниц у меня всегда хватало, но среди них не было ни одной, которой бы я по-настоящему дорожила — кроме тебя, конечно. А может, все дело во мне? Может, у меня просто нет такой тяги иметь друзей, как у других женщин?
— Но если нам кажется, что мы мечтаем о том, что есть у других… поменялись бы мы с ними местами, будь это в нашей власти…
— Нет, — ответила Мин, немного подумав. — Я бы ни за что не согласилась отказаться от детей. И от Роберта тоже. Так что — нет.
Я невольно представила себе ее жизнь, с ее борьбой, с ее неудобствами и одиночеством, необходимостью отказывать себе во всем, и вздохнула.
— Да, кивнула я в ответ. — Думаю, я бы тоже не согласилась.
Но я знала, что по крайней мере одна из нас сказала неправду.
Глава 18
На следующий день Элли, даже не притронувшись к завтраку, первым делом кинулась открывать подарки. Мин подарила ей книгу о лошадях и новую щетку для волос. Роберт преподнес кошачью корзинку и красную ленточку на шею — для Бути. Вильям — коробку с красками, правда, предусмотрительно оговорив, что тоже станет ими пользоваться, поскольку потратил на подарок почти все свои карманные деньги, а его собственные краски, по его словам, были уже на исходе. Честно говоря, мой собственный подарок внушал мне сильные опасения — я страшно боялась, как бы он не показался ей скучным. Это был небольшой круглый поднос, с маленьким заварочным чайником, двумя чашками, молочником, сахарницей и крохотной решеткой для тостов. Все, включая и сам поднос, было из толстого фарфора, расписанного по белому фону нежно-голубыми розами. Поднос попался мне на глаза в той же лавке, куда Вильям снес кувшин. Я влюбилась в него с первого взгляда. К тому же он не был старинным, стало быть, стоил недорого.
— Какая прелесть! — ахнула Мин. — Где ты его отыскала? Элли, ты только посмотри на эту решетку для тостов! Но это же не детская вещь, верно? Для ребенка она, по-моему, слишком хороша.
