— Эва, умоляю вас, не уезжайте.
— Вы умоляете меня? Вы, могущественный Блэкхит, снизошли до мольбы? — Эва издевательски хохотнула, хотя он видел в ее глазах только боль. — О, вы можете молить обо всем, о чем вздумается, но это не принесет вам ничего, кроме унижения. Хотя, думаю, мне будет приятно видеть вас униженным. Это то, чего вы заслуживаете. А теперь прочь с дороги! Я больше не желаю иметь с вами ничего общего.
Эва попыталась объехать его, но Люсьен поймал поводья. Снег залеплял ему лицо, набивался в волосы, забирался за шиворот, ветер, словно ножом, стегал его тело, прикрытое лишь тонкой рубашкой.
— Ради всего святого, женщина, если вы настаиваете на отъезде в данный момент, то по крайней мере позвольте Ротуэллу отвезти вас в деревню. Я не хочу… да, вы не можете путешествовать верхом в такую непогоду. Позвольте Ротуэллу отвезти вас в карете… если не ради себя, то хотя бы ради ребенка.
Она взглянула на него сверху вниз, взвешивая его слова на весах своей жестокой гордости. Затем перевела взгляд в молчаливую темноту. Снег, перемешанный с дождем, шурша, падал на землю, покрывал шею лошади наледью, ручейками стекал по ее бокам, заставляя топтаться и прижимать уши. Булыжная мостовая становилась скользкой. Ветер все набирал силу. Поодаль стоял, поеживаясь, встревоженный Ротуэлл.
— Эва… пожалуйста.
Она молча посмотрела на него. Затем высвободила ноги из стремян и спрыгнула с кобылы, прежде чем он успел подойти, чтобы помочь ей, и пошла назад в конюшню.
Ротуэлл ждал распоряжений.
— Запряги лошадей и доставь ее в сохранности в деревню. Там на Хай-стрит есть трактир. Подвези ее прямо к дверям и не уезжай, пока хозяин не пообещает, что у нее на ночь будет комната и все удобства, которые она пожелает.
Затем Люсьен повернулся и направился назад к дому.
Это были самые трудные слова, которые ему доводилось произносить за всю жизнь.
Глава 24
Он вошел в дом. Лед в волосах таял и стекал за шиворот, когда он шел к кабинету.
Он был в таком смятении, что даже не мог сосредоточиться на своих мыслях. Никогда… никогда с того момента, когда он нашел много лет назад отца мертвым на холодных ступенях башни, не ощущал он такой потерянности, не был так близок к тому, чтобы… заплакать. Он взял бутылку коньяка, бокал и тут же поставил его на место — так сильно задрожали руки.
Лишь величайшим усилием воли он смог удержаться от того, чтобы вскочить, раздернуть шторы и в последний раз увидеть Эву, садящуюся в карету. Да он и так живо представлял все: Эва, его жена, его герцогиня, шагая взад-вперед, ожидает, когда карета будет готова, в руке хлыст для верховой езды, которым она нетерпеливо постукивает по ноге; Все, что ему оставалось, это не пойти снова к ней и не разозлить ее еще сильней своими неумелыми попытками достичь примирения. Он уже попытался и ничего не смог поделать. Он добился лишь того, что она возненавидела его еще сильнее.
Ну и черт с ней. Он всю жизнь жил без нее, сможет и теперь. Он сможет. Черт побери, он ведь герцог Блэкхит, и ему не пристало гоняться за женскими юбками, выставлять себя дураком и унижаться! Боже, если бы его друзья увидели его сейчас… как бы они потешались!
Он налил себе коньяку, выпил его залпом и повернулся спиной к окну, чтобы не было соблазна смотреть на ее отъезд. Но коньяк не облегчил его боли, которая не позволяла сидеть на месте, путала мысли, не давала делать что-либо, кроме как шагать взад-вперед по комнате и ругаться.
Люсьен в очередной раз потянулся к бутылке, когда услышал под окном стук копыт и звон сбруи. Звук стал громче, потом начал ослабевать, а затем и вовсе растаял за воем ветра. Люсьен допил коньяк, а после этого с застывшим лицом подошел к окну и раздвинул шторы.
Под окном были видны свежие следы колес. У него в горле возник вязкий комок, который он тщетно попытался проглотить.
Она уехала.
В карете было пронизывающе холодно. Эва сидела неподвижно, словно статуя, приказывая себе не дрожать, гоня из мыслей образ Люсьена.
Ей хотелось плакать. Дать волю слезам. Конечно, она сама виновата. Она поверила ему, мужчине. И как только она начала верить, он ее предал. Она, похоже, так ничему и не научилась.
Она не лучше, чем он.
Эва поудобней устроилась на сиденье, спрятав руки в тяжелых складках плаща и глядя на иглы снега, секущие темное стекло. Колеса хрустели по покрывшей землю ледяной корке. Не гонится ли за нею Блэкхит? Она поборола желание посмотреть в заднее окошко. Лучше бы гнался… он нужен ей как мишень для гнева, а гнев нужен, чтобы прогнать подлую мыслишку о том, что он все же любит ее.
Чушь! Он не жалеет ее ни капли. Все, о чем его заботы — это драгоценный герцогский титул и власть, которую он носит на плечах словно мантию, которую он самоуверенно навязывает всем, чья жизнь пересекается с его жизнью. Контроль. Все связано с контролем, не правда ли?
Вдруг Ротуэлл закричал на лошадей, затем карета накренилась, колеса на какое-то пугающее мгновение заскользили по покрытому льдом настилу моста, соединяющего берега узкого морского залива. По мере приближения к морю ветер усиливался. Эва чувствовала, как он раскачивает карету, и ей стало не по себе. Вернуться. Она прикрыла глаза, прикоснулась к ним кончиками пальцев, стараясь не слышать голоска, настойчиво звучавшего у нее в ушах. Вернуться, поговорить с ним, постараться взглянуть на вещи с его позиций…
Нет! Она не станет унижаться, не даст ему другого шанса — ни одного! — одержать над нею верх, ощутить насмешливое торжество, если она приползет назад с поджатым хвостом. Она доберется до трактира, выспится и, может быть, завтра утром, когда остынет голова, когда она будет способна думать, а не только чувствовать, решит, что делать дальше. Сейчас же она хотела только одного — убежать…
Колеса снова заскользили по льду, и Эва выглянула из окна. Они находились очень близко от моря. Эва видела его темный, пугающий простор, расстилающийся за кромкой берега. Ветер, срывающийся с неутомимых бесконечных волн, бил в борт кареты.
У нее в душе росла тревога. Наверное, стоит сказать Ротуэллу, чтобы он развернулся и поехал по другой дороге.
А может, следует подумать о возвращении к Блэкхиту.
Она вскрикнула, когда карета вдруг резко накренилась, и услышала отчаянные крики Ротуэлла, испуганное ржание лошадей, а затем медленным, страшным движением весь мир начал переворачиваться вместе с экипажем, который завалился набок. Эву бросило на дверь. Лопнули стекла, послышался отвратительный скрежет. Эва с трудом поднялась на ноги и нащупала дверь там, где только что был потолок.
Ветер немедленно снова захлопнул ее, чуть не отдавив Эве пальцы и бросив ей в лицо пригоршню снега. Ротуэлл, который, должно быть, слетел с облучка, пытался успокоить лошадей, одна из которых билась на земле, а другая была готова в любой момент пуститься наутек.
