— Найти, я сказал!!!
— Так точно…
Генерал Бойко, прикрывшись двумя синими и одной красной мигалками, мчался в изолятор. Откуда-то, то ли из сгустившейся атмосферы, то ли из сфер иных, в него вошла уверенность, что он еще может послужить своему Отечеству и, даже если раскопает чего лишнего, дальше пенсии его не пошлют… Могут пулю между глаз послать!..
Автомобиль влетел в ворота следственного изолятора, чуть не сбив зазевавшегося омоновца.
Самое потрясающее, что в дверях генерала поджидал полковник Грановский, вытянувшийся во фрунт, с отданием чести по-американски, без фуражки. Иван Семенович хотел было сказать, что к пустой голове руки не прикладывают, но, сочтя сие банальностью, просто кивнул полковнику и быстро прошагал через контроль, ощущая за собой горячее дыхание садиста или специалиста, хрен его знает!
— Где?
— В четырнадцатой, — ответил Грановский.
— Там же душно, как в аду!
— Вентилятор установили!
«Ишь, — не без удовольствия заметил про себя Бойко, — наш пострел везде поспел!.. И чего я поговорками?.. Тьфу!..»
— Чай? Кофе? — предложил полковник.
— А кальвадос есть?
— Кальвадос? — оторопел Грановский.
— Шучу.
Однако Грановский не засмеялся, а только улыбнулся на шутку.
— Какой кальвадос предпочитаете? «XO» или двадцатилетний?
Вот гаденыш, опять про себя удивился генерал, знающий только то, что кальвадос алкогольный напиток, и читавший о нем в книге Эриха Марии Ремарка «Три товарища».
— Чай некрепкий! — сказал вслух.
— Пять секунд, — и вышел.
Иван Семенович сел за привинченный стол и включил вентилятор. Струей воздуха разметало его прическу, слегка подлаченную в местах, где волосы были прорежены возрастом. Пришлось вентилятор отключить и дышать спертым воздухом.
Пока Грановский бегал за чаем, Иван Семенович вспомнил про Никифора Боткина, на которого недели две назад делал запрос в Центральный архив, откуда оперативно получил генеалогическое древо хирурга. Из ответа явствовало, что Никифор таки является потомком великого терапевта Боткина, но не прямым, а брата его колено, который из литераторов.
Бойко после допроса решил навестить Никифора непременно, тем более что тот уже шел на поправку и ему разрешали гулять, конечно, в сопровождении медсестры Катерины из Бологого, которую в виде исключения взяли на работу по профилю на полставочки… А говорят, что «жены декабристов» перевелись, подумал генерал. Вот вам пример: медсестричка Катя… А Маша, моя Маша!..
Осточертела эта рука в шурупах, с ненавистью поглядел Бойко на фашистское приветствие. Даже почесаться невозможно, где хочется! Но говорят, аппарат скоро снимут, только дырки останутся…
В сей момент в плохо освещенный, со спертым воздухом кабинет ввели существо поистине оригинальное в своем внешнем облике. Существо в полумраке сутулилось, и Бойко показалось, что Грановский навешал на голову Арококо затрещин, оттого тот и сгорбился. Но здесь задержанный поглядел на лампу, отчего сверкнули черные, почти без белков, глаза, прикрытые густейшими бровями и шевелюрой, сбитой в колтуны, а под носом с горбиной блуждала улыбочка.
«А парниша-то не боится, — осознал Иван Семенович, не в силах оторвать взгляда от улыбочки, снаряженной мелкими редкими зубками. — Или Грановский его еще не трогал?»
Полковник толкнул задержанного в бок, направляя к стулу.
— Поприветствуй товарища генерала, зверь!
Арококо еще шире залыбился на начальство, облизав почти черные губы.
Иван Семенович вздрогнул и прибавил света.
— Покажите язык! — распорядился генерал.
— А что такое? — удивился Грановский.
— Я не вам. Язык!
Парниша никак не реагировал на требование, продолжая выказывать хорошее расположение духа.
— Может, не понимает? — предположил генерал.
— Поможем! — хмыкнул Грановский, подошел к задержанному сбоку и пальцами правой руки надавил зверю на щеки, чтобы тот пасть открыл. Пальцы полковника побелели от напряжения, но результата не было, рот не открывался, лишь уголки губ дыбились.
Здесь Грановский проявил тактику. Пальцами левой руки он пребольно щелкнул клиента по носу, а затем схватил горбатый в тиски фаланг, перекрыв доступ кислорода.
Так продолжалось пару минут, затем задержанный неожиданно клацнул челюстями, и изумленный генерал стал свидетелем, как у живого человека откусывают полпальца. В изумлении пребывал и Грановский, глядя, как зверь жует его плоть, а потом с видимым удовольствием проглатывает вместе с ногтем.
— А-а-а, — тихонечко провыл полковник, зажав хлещущий кровью обрубок.
Тем временем задержанный поднялся со стула, склонился в сторону Ивана Семеновича и предъявил ему язык, чрезвычайно длинный и омерзительного цвета. Генералу показалось, что язык этот когда-то был рассечен надвое, а впоследствии грубо сшит.
— Я убью его! — тихо проговорил Грановский, доставая из хромового сапога длинный нож.
— Отставить! — крикнул Бойко.
— У него палец мой в животе! Зарежу, как барана!
— Назад!!! — заорал Иван Семенович, вытаскивая пистолет. — Прожевал он ваш палец, так что не пришить уже! Следуйте в медсанчасть! Слышите!!!
Смертельно бледный Грановский, с ножом в здоровой руке, стоял, пошатываясь, с выпученными глазами, а из того места, где еще две минуты назад был большой палец, вытекала на тюремный пол кровь российского офицера.
— Да-да! Я, пожалуй, пойду?..
— Идите!..
Генерал нажал на звонок, дверь открылась, и в ее черный проем на руки двух прапоров-близнецов вывалился раненый полковник…
Иван Семенович сидел молча минут пять, созерцая язык задержанного. Ему было интересно, насколько у того хватит сил на демонстрацию.
Язык, лишившийся прикрытия слизистой, принял зелено-фиолетовую цветовую гамму, но сил в нем, по наблюдению Бойко, было предостаточно, так что он все же приказал:
— Уберите язык!
Задержанный медленно втянул язык и уселся на стуле, положив ногу на ногу, вполоборота, держа голову прямо, а лицо ухмыляющимся.
— У вас уже срок! — предупредил Иван Семенович. — За членовредительство.
Мачичен и бровью не повел, лишь глазками засверкал.
— Имя?
И тут генерал услышал голос задержанного.
— Арококо-о! — прошипел тот, снабдив ответ горловым клокотанием и бульканьем во чреве.
— Отчество?
