«Странные, однако, „старинные приятели“ у господина Ряжцева», – подумал Андрей, запахнув шторку. Потом подошел поближе к большому полотну в золоченой раме в углу Кешиного кабинета, прислоненному к красного дерева журнальному столику со стоящими на нем довольно большого размера шахматами с фигурками из малахита с золотым основанием. Внимательно присмотрелся. Сомнений не было. Авторство картины принадлежало уроженцу Рима, прибывшему в Россию вместе с Николаем Константиновичем Романовым – двоюродным дядей царя Николая Второго в конце пятидесятых годов девятнадцатого века, академику Российской академии художеств Андрею Фран-цевичу Беллоли, по неизвестным причинам окончившему свою жизнь самоубийством в 1881 году. И скорей всего, была одной из нескольких копий, выполненных в свое время по просьбе своего покровителя – члена императорской фамилии. Картина, в свое время получившая сумасшедшую скандальную популярность, насколько помнилось Андрею, называлась «Купальщица после ванны». Ее оригинал, он это знал абсолютно точно, хранился в академическом музее Санкт-Петербурга, а вот несколько выполненных самим автором копий были разбросаны по ряду коллекций известных собирателей живописи в мире. Он даже прекрасно знал имя женщины, изображенной кистью Беллоли, поскольку не раз читал опубликованные в Штатах мемуары о получившей мировую известность ее трагической любви к Великому князю Николаю Константиновичу Романову. Женщину на огромном холсте в рублевском кабинете Иннокентия Ряжцева звали Фанни Лир. Деталей этой нашумевшей в свои годы истории Андрей, конечно, не знал, но все остальное вспомнил и определил, что называется, с ходу. Дело оставалось за малым. Предстояло еще выяснить, кисти ли самого Беллоли, появившегося в России, где он и получил известность своими работами, принадлежит эта копия, или она представляет собой хорошую подделку работы замечательного мастера, из тех, что заполнили в свое время, используя конъюнктуру, многие артгалереи Запада. Внимательно рассмотрев картину русского итальянца вблизи, и чтобы получше рассмотреть ее еще и издали, приглядевшись к хорошо известным ему деталям письма мастера, он отступил в самый конец кабинета, ближе к деревянной панели стены. Проникавший через окно довольно яркий луч солнца, падавший прямо в центр полотна, сильно мешал восприятию. Поэтому Андрей плотно прислонился к стенной панели, чуть ли не у самого окна-бойницы. Прислонился к ней, как бы пытаясь войти в стену. И (о ужас!) на самом деле, как в сказке, стал медленно проваливаться в нее – уходить, даже падать или сползать куда-то за стену. Еле устояв на ногах, Андрей понял, что находится теперь не в кабинете, а внутри большого, квадратного, почти сейфового помещения за этой, отделанной скорей всего орехом, стеной. Однотонные беловато-серые стены этого потайного сейфа-комнаты украшали развешанные довольно хаотично бесчисленные картины. Андрей удивился бы, наверное, гораздо меньше, если б обнаружил здесь нежданно-негаданно библиотеку Ивана Грозного, сокровища с острова Монте Кристо или Нибелунгов. Но то, что он неожиданно узрел в Кешиной потайной комнате, предвосхищало, по его представлению, любую, даже самую буйную фантазию помешанного на художественном творчестве человека. И хотя он сам себя к таким не причислял, но и его в том числе.
Вначале он просто ахнул от восторга. Потом, придя немного в себя, пригляделся внимательно, осмотревшись по сторонам. Сразу же Андрей узнал здесь несколько замечательных произведений кисти выдающихся мастеров, давно значившихся в списке Интерпола. Напряжение росло с каждой секундой. Давление явно скакнуло, лицо горело каким-то нестерпимым внутренним жаром. Сердце колотилось, как у воробышка, и готово было просто выпрыгнуть из груди. Вдобавок ко всему его обуял невероятный страх всей кожей реально ощущаемой возможности просто не выйти никогда из этого художественного потайного сейфа Кеши – Иннокентия. Кроме того, вдруг стало еще нестерпимо ломить затылок, его словно прожигал чей-то пристальный, прямо на него направленный взгляд. Андрей резко обернулся. И на противоположной стене в самом центре ее сразу увидел черные – как вечность – угольки глаз лика Спаса Нерукотворного. Узнал и понял, что это и есть та самая святая икона, многолетние поиски которой вместе с Ольгой были лучшим временем его жизни.
Опомнился он довольно быстро. К тому же он понимал, что вот-вот вернется хозяин дома. Поэтому пребывание в тайнике, хоть и показалось Андрею вечностью, но длилось лишь несколько минут. Взяв себя в руки, он вскоре уверенно вышел из бронированного тайника через ту же панель и стал искать «ключ» от него, внимательно разглядывая кусок панели орехового дерева, через который он неожиданно оказался в Кешиной сокровищнице. Довольно долго Андрей водил пальцами по панели, нажимая на нее и пытаясь нащупать хотя бы небольшой выступ. Внезапно, так же, как и открылась, панель начала резко захлопываться.
«Запомнить бы, черт возьми, где я нажал? – подумал Андрей, вновь начав, теперь уже неторопливо, шарить по выступам панели. – Надо же, прямо как в сказке про Али-бабу и сорок разбойников: „Сим-сим, откройся!“ И Али-баба есть. И разбойники давно подкатили. Не хватает еще с ними встретиться. Точно была бы старая сказка на новый лад. Покруче, чем „Тысяча и одна ночь“. Ладно, была не была, сейчас что-нибудь придумаем, – с этой мыслью он достал из кармана пиджака „Паркер“ с золотым пером и поставил крестик на панели в том месте, куда, прислонившись плечом, он провалился в подпольное хранилище великого наследия.
– Авось не заметит никто. Хоть один-то раз мне должно повезти в жизни. Так ведь? Тогда помоги мне, Господь! Спаси и сохрани! – проговорил он шепотом и подошел вновь к картине купальщицы, стал разглядывать мазки краски через большое увеличительное стекло.
За этим занятием и застал его хмурый Иннокентий, вернувшись в свой шикарный и таинственный кабинет.
– Старик, что это за картина, мне известно, и художника я тебе сейчас же назову: Андрей Францевич Беллоли – выдающийся художник второй половины позапрошлого века, действительно итальянский художник, но получивший известность в России. Скажу тебе, что если все так, как я думаю, то приобретение на самом деле серьезное. Хотя это не сам оригинал, а, скорей всего, авторская копия, что ценность картины не уменьшает. Однако пока окончательно тебя порадовать не могу, – сказал он изумленному хозяину особняка, решив потянуть время. – Мне нужно еще кое в чем удостовериться. Подожди еще немного. Сомнения у меня в этом плане кое-какие все же есть. И их нужно развеять, – признался он.
– Ты уж извини, ладно, а то мне надо сейчас срочно уехать в Москву. Государевы дела, понимаешь ли, ждать не могут. Давай-ка я тебя, если хочешь, в город сейчас подброшу, развеешься, отдохнешь с дороги. А вечером я тебе позвоню, договоримся на завтра, встретимся и продолжим наши дела, пойдет?
В Москву ехали молча, развалившись на заднем сиденье. Каждый был погружен в свои мысли. У Дома правительства на Краснопресненской набережной Андрей, выйдя из машины перед самым въездом в решетчатые ворота у проходной, ближе к восьмому подъезду, простился до вечера с Иннокентием. Проводив взглядом подкативший прямо к подъезду Белого дома «Мерседес» Иннокентия с синим маячком на крыше, он немного постоял, слегка замешкавшись, потом закурил сигарету и, оглядевшись по сторонам, с удивлением обнаружил, что следовавшая за ними в хвосте еще по Рублевке черная «Волга» с затемненными стеклами, на которую он обратил внимание, как только они отъехали от дома Ряжцева, также подъехала к проходной, причем остановилась несколько поодаль от нее. Однако из этой машины никто почему-то не выходил.
