Уилт встал и попросился в туалет. Как обычно, его сопровождал констебль.
— Зачем это нужно? — спросил Уилт. — Я не собираюсь вешаться на цепочке.
— Чтоб ты не попортил себе мясо, — ответил констебль хриплым голосом.
Уилт сел на унитаз. Попортить мясо. Ну и выраженьице. Сразу вспоминаются мясники из первой группы. Мясники? В этот момент на него снизошло вдохновение. Уилт встал и спустил воду. Мясники из первой группы займут полицию надолго. Он вернулся в бледно-зеленую комнату с жужжащей лампой. Флинт ждал его.
— Будешь говорить? — спросил он.
Уилт отрицательно покачал головой. Чтоб его признание звучало убедительно, надо заставить их вытаскивать его из него клещами. Он будет колебаться, начинать что-то говорить, замолкать, снова начинать, умолять Флинта перестать его мучить, ныть и начинать все сначала. По крайней мере, это не даст ему заснуть.
— Вы собираетесь начать все сначала? — спросил он.
Инспектор Флинт угрожающе улыбнулся.
— Все сначала.
— Ладно, — сказал Уилт, — делайте что хотите. Только не спрашивайте, чем именно я кормил собаку. Меня мутит от этих разговоров о собачьей еде.
Инспектор Флинт заглотил приманку.
— Действует мне на нервы, — ответил Уолт, содрогнувшись.
Инспектор Флинт перегнулся через стол.
— Собачья еда действует тебе на нервы? — сказал он.
Уилт колебался с жалким видом.
— Не надо об этом, — попросил он. — Пожалуйста, не надо.
— Так что это было, каша или мясо? — спросил почуявший кровь инспектор.
Уилт схватился руками за голову. — Я ничего не скажу. Не скажу. Зачем вы все время спрашиваете о еде? Оставьте меня в покое. — Голос его поднялся до истерических нот, а вместе с ним и надежды инспектора Флинта. Он понял, что нашел то самое слабое место. Теперь он все узнает.
18
— Бог ты мой, — сказал сержант Ятц, — но мы ведь вчера ели свиной паштет за обедом. Кошмар какой!
Инспектор Флинт прополоскал рот черным кофе и сплюнул в раковину. Его уже два раза вырвало, и он чувствовал, что третьего раза не миновать.
— Я знал, что будет что-то из ряда вон, — сказал он с содроганием, — я знал, и все. У человека, способного на такие шутки с куклой, наверняка есть за душой какая-нибудь особая мерзость.
— Так может, их уже полностью съели? — спросил сержант. Флинт взглянул на него так, как будто хотел убить.
— Ты что думаешь, он зря прокладывал ложный след? — спросил он. — Хотел выждать, пока их окончательно не поглотят. Его выражение «поглотят», не мое. Ты в курсе, сколько паштет может храниться?
Ятц покачал головой.
— Дней пять. Ну, шесть. Его сделали во вторник, значит, у нас есть один день, чтобы собрать то, что осталось. Я требую, чтобы собрали весь паштет в Восточной Англии. Я требую, чтобы каждый блядский кусок колбасы, бифштекс или пирог с почками, вышедший из ворот фабрики мясной кулинарии, был найден и доставлен сюда И каждая банка с собачьей едой.
— Собачьей едой?
— Ты меня слышал, — ответил инспектор Флинт и, пошатываясь, направился в ванную комнату. — Заодно собери и еду для кошек. С Уилтом никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Он вполне способен какой-нибудь мелочью снова завлечь нас на ложный путь.
— Но если они пошли в мясной пирог, то при чем здесь собачья еда?
— А куда он подевал всякие остатки? — с яростью спросил инспектор Флинт. — Ты что думаешь, он хотел, чтобы люди приходили и жаловались, что в купленном утром пироге им попался зуб или ноготь? Только не Уилт. Эта свинья все предусмотрел. Утопил в собственной ванне. Положил в пластиковые пакеты и закрыл в гараже, потом поехал домой и сунул куклу в эту чертову дыру. В воскресенье он вернулся, взял трупы и целый день провел на мясной фабрике один-одинешенек… Если пожелаешь узнать, что он там целый день делал, почитай его заявление. Мой желудок этого не выдерживает.
Инспектор рванулся в туалет. С понедельника он питался почти исключительно свиным паштетом. Со статистической точки зрения шансы на то, что он откушал миссис Уилт, были чрезвычайно высоки.
Когда в восемь утра фабрика мясной кулинарии открылась, инспектор Флинт уже стоял у дверей. Он ворвался в кабинет управляющего и потребовал, чтобы ему дали возможность с ним поговорить.
— Он еще не приходил, — сказала секретарша. — Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
— Мне нужен список всех магазинов и заведений, которые вы снабжаете свиным паштетом, бифштексами, пирогами с почками, колбасой и собачьими консервами.
— Я никак не могу дать вам эти данные, — сказала секретарша. — Они строго для служебного пользования.
— А почему, собственно? Что там такого секретного?
— Вообще-то, я не знаю. Просто я не могу взять это на себя, в смысле — дать вам такую внутреннюю информацию… — Она замолчала. Инспектор Флинт смотрел на нее с перекошенным лицом.
— Что ж, мисс, — сказал он наконец, — поговорим о внутренней информации. Может, вам интересно будет узнать, что состав вашего свиного паштета крайне любопытен, и информация об этом жизненно важна.
— Жизненно важна? Не понимаю. Наш паштет включает абсолютно доброкачественные ингредиенты.
— Доброкачественные? — завопил инспектор. — Вы называете три человеческих тела доброкачественными? Вы называете сваренные, обескровленные, покрошенные и приготовленные останки трех убитых людей доброкачественными?
— Мы используем только… — секретаршу повело в сторону, и она свалилась со стула в глубоком обмороке.
— Ради всего святого, — закричал инспектор, — кто бы мог подумать, что глупая гусыня, которая работает на бойне, окажется такой чувствительной. Выясните, кто здесь главный, где он живет, и скажите ему, чтобы мчался сюда на всех парах.
Он уселся в кресло, а сержант Ятц начал рыться в бумагах на столе.
— Просыпайся-поднимайся, — сказал инспектор, подталкивая секретаршу ногой. — Уж если кто и вправе полежать в рабочее время, так это я. Три дня и три ночи на ногах и к тому же соучастник в убийстве.
— Соучастник? — переспросил сержант. — Не понимаю, каким образом?
— Не понимаешь? А как ты назовешь того, кто помогает частично избавиться от жертвы? Сокрытие улик?
— Я как-то об этом не подумал, — сказал Ятц.
— А я подумал, — сказал инспектор. — Я ни о чем другом и думать не могу.
* * *
Лежа в своей камере, Уилт умиротворенно смотрел в потолок. Оказалось так просто, что он даже удивился. От вас только требуется сказать людям то, что они хотят услышать, и они поверят самому невероятному. А три бессонных дня и ночи притупили бдительность инспектора Флинта. К тому же Уилт так правдоподобно колебался, а его окончательное признание было великолепной смесью бахвальства и прозаических деталей. Он хладнокровно и точно описал детали убийства, как избавлялся от трупов. Он рассказывал, как мастеровой, гордящийся проделанной работой. Каждый раз, будучи в затруднении, он впадал в маниакальную надменность, смесь бахвальства и трусости, повторяя: «Вы ничего не докажете. От них и следа не осталось». Тут пригодился и антисептик, придав всему рассказу зловещий оттенок реальности: улики спускались по тысячам труб, а вслед сыпался антисептик, как соль из солонки. Еве понравится, когда он ей об этом расскажет, чего нельзя было сказать об инспекторе. Он даже был не в состоянии оценить по достоинству сарказм Уилта, когда тот сказал, что, пока инспектор искал Прингшеймов, они были у него прямо под носом. Особенно он был расстроен замечанием о реакции желудка и советом в будущем есть только здоровую пищу. Да, несмотря на усталость, Уилт получил удовольствие, наблюдая, как ликование и удовлетворение в налитых кровью глазах инспектора уступает место сначала удивлению, а затем неприкрытому отвращению. А когда в финале Уилт стал хвастаться, что им никогда не привлечь его к суду за неимением улик, реакция Флинта превзошла все ожидания.