– Благодарю вас, сэр.
– Гасси, он сразу же клюнет. Скажешь ему, что каска у меня, выбьешь стекло и хвать корову. Проще простого. Маленький ребенок справится. Об одном я жалею, Дживс: мы лишаем тетю Далию всякой надежды заполучить сливочник. Ужасно досадно, что на него сейчас такой спрос.
– Согласен, сэр. Но, может быть, миссис Траверс поймет, что мистеру Финк-Ноттлу он нужнее, чем ей, и отнесется к потере философски.
– Может быть. А может быть, и нет. Но все равно ничего не поделаешь. В таких случаях, как нынешний, когда сталкиваются интересы индивидуумов, кто-то неизбежно терпит поражение.
– Совершенно справедливое наблюдение, сэр.
– Не бывает в жизни, чтобы всегда все хорошо кончалось, – я хочу сказать, у всех без исключения.
– Не бывает, сэр.
– Сейчас главное – устроить судьбу Гасси. Поэтому не теряй времени, Гасси, и да поможет тебе небо в твоих трудах.
Я закурил сигарету.
– На редкость здравая мысль, Дживс. Как вы до нее додумались?
– Меня натолкнул на нее сам полицейский, сэр, когда я с ним болтал. Из его слов я заключил, что он и в самом деле подозревает вас в похищении своей каски.
– Меня? Но почему, черт подери? Ведь я его почти не знаю. Я думал, он подозревает Стиффи.
– Сначала он действительно подозревал мисс Бинг, сэр, и до сих пор считает ее вдохновительницей преступления. Однако, по его мнению, у барышни был соучастник; который выполнил черную работу. Как я мог заключить, эту версию поддерживает и сэр Уоткин.
В памяти всплыло начало моего разговора с папашей Бассетом в библиотеке, и я наконец-то понял, чего он добивался. В словах, которые казались мне тогда пустым сотрясанием воздуха, я уловил зловещую подоплеку. Я-то думал, мы просто сплетничаем о волнующих событиях, которые только что произошли, а он на самом деле прощупывал меня и даже допрашивал.
– Но почему он решил, что соучастник – я?
– Когда полицейский встретил вас сегодня под вечер на дороге, он обратил внимание, что между вами и мисс Бинг существуют теплые, сердечные отношения. А когда он нашел на месте преступления перчатку, его подозрения усилились.
– Дживс, я вас не понимаю.
– Он считает, сэр, что вы влюблены в мисс Бинг и носили ее перчатку у сердца.
– Если бы я носил ее у сердца, как бы я умудрился ее уронить?
– По его представлению, сэр, вы достали ее, чтобы прижать к губам.
– Ну, это уж слишком, Дживс. Чтобы я стал прижимать к губам перчатки в тот самый миг, когда готовлюсь умыкнуть у полицейского каску?
– Вероятно, так поступил мистер Пинкер, сэр.
Я хотел было объяснить Дживсу, что в любой ситуации Пинкер поступит совсем не так, как обыкновенный, нормальный человек, у которого в голове чуть больше мозгов, чем у выскакивающей из часов деревянной кукушки, но мне помешал вновь появившийся Гасси. Он был окрылен, я понял, что дела идут неплохо.
– Берти, Дживс оказался прав, он будто прочел мысли Юстаса Оутса.
– Его заинтересовало твое сообщение?
– В жизни не видел, чтобы полицейский пришел в такое волнение. Он чуть не бросил свой пост и не помчался сломя голову сюда
– Почему же не помчался?
– Не осмелился, ведь сэр Уоткин велел ему стоять на посту у двери.
Я понимал психологию этого человека. Он был в точности как тот парень, который стоял и стоял на горящей палубе, когда все остальные с нее попрыгали.
– В таком случае он, надо полагать, сначала известит папашу Бассета о ставших ему известными фактах и после этого попросит позволения действовать?
– Да. Думаю, он явится с минуты на минуту.
– Гасси, тогда тебе не надо быть здесь. Иди-ка лучше в холл.
– Бегу. Я только пришел сказать.
– Как только он отойдет от двери, ты сразу в гостиную.
– Конечно. Положись на меня. Дело не сорвется. Дживс, это была гениальная мысль.
– Благодарю вас, сэр.
– Представляете, какой камень у меня с души свалился, ведь через пять минут все будет улажено. Об одном я только жалею, – задумчиво произнес Гасси, – зря я отдал старику блокнот.
Он сообщил об этом чудовищном поступке словно бы мимоходом, и я не сразу понял, какими последствиями он чреват. Когда же осознал, ужас проник в каждую клеточку моего тела. Казалось, я сижу на электрическом стуле и палачи уже включили ток.
– Ты отдал старику блокнот?!
– Да. Когда он уже уходил. Я подумал, там есть ругательства, которые я забыл.
Я схватился дрожащей рукой за каминную полку, иначе бы упал.
– Дживс!
– Слушаю, сэр?
– Еще бренди!
– Сейчас, сэр.
– И что вы носите его в маленьких рюмках, как будто это радий? Принесите бутылку.
Гасси вроде бы удивился.
– Берти, что-нибудь случилось?
– И ты еще спрашиваешь! – Я горько засмеялся. – Ха! Ну, ты меня доконал.
– Да о чем ты? Почему доконал?
– Неужели ты не понимаешь, идиот несчастный, что ты натворил? Теперь уже ни к чему красть корову. Если старик Бассет прочел то, что написано в блокноте, он никогда тебя не простит.
– Почему?
– Ты видел, какое впечатление это произвело на Спода. Уж если Спод осатанел, читая о себе горькую правду, неужели ты думаешь, она понравится папаше Бассету?
– Но он уже слышал о себе горькую правду. Я рассказывал тебе, как отделал его.
– Это еще могло сойти тебе с рук. "Пожалуйста, постарайтесь понять меня... я погорячился... вышел из себя", ну, и так далее. А вот хладнокровно записывать изо дня в день наблюдения в мельчайших подробностях – о, это совсем другое дело.
Наконец-то он понял. Лицо снова позеленело. Рот открылся, потом закрылся, как у золотой рыбки, которая нацелилась склевать муравьиное яйцо, а другая золотая рыбка ее опередила и перед самым носом слопала.
– Какой же я болван!
– Первостатейный.
– Что делать?
– Не знаю.
– Берти, придумай что-нибудь!
Я принялся напряженно думать, и старания мои увенчались успехом.
– Скажи, что именно произошло в конце этой вульгарной сцены? Ты отдал ему блокнот. Он сразу же воткнулся в него читать?
– Нет, сунул в карман.
– И, судя по его виду, по-прежнему намеревался принять ванну?
