Себастьян не отрывал глаз от загорелого лица хозяина дома.
— Вы присутствовали на судебных слушаниях по поводу мятежа на судне?
— Нет. — Форбс бросил взгляд на поляну, где две девчушки играли с младшим братом. Последнего водили еще в помочах. — Мать Гедеона серьезно заболела из-за истории с ним. Она так и не смогла оправиться после смерти нашей младшей дочери, и я не хотел оставлять ее одну в таком состоянии. Но я внимательно следил за слушаниями по газетам.
— А при исполнении приговора?
Форбс покачал головой, на лице мелькнула гримаса отвращения.
— Еще не хватало! С какой целью?
— С целью мщения, например.
— Разве это вернуло бы моего мальчика?
Себастьян кивком указал на забавлявшихся детей:
— Ваши?
На лице Форбса появилась гордая улыбка.
— Мои. Катарине одиннадцать, Джейн всего семь, а Майклу, тому еще и двух не исполнилось. У меня есть двое старших сыновей от первой жены: Роланд, он помогает мне управлять поместьем, и младший его брат, Дэниел. Он сейчас в Кембридже.
В эту минуту, как раз на глазах Себастьяна, малыш вдруг упал и разразился отчаянным ревом. Сводные сестры со всех ног кинулись к нему, подняли и принялись отряхивать.
— Вы женаты третий раз?
— Да, представьте. — Мужчина испустил вздох. — Мне пришлось похоронить двух жен, упокой Господь их души. Я только молю Бога, чтобы того же не случилось и с третьей.
Себастьян снова посмотрел в длинное открытое лицо собеседника.
— Вы сами не считаете, что убийства связаны с событиями на «Гармонии»?
— Что ж, на то похоже. Нужно сказать, что, когда произошло несчастье с сыновьями Кармайкла и Стентона, мне и в голову ничего не пришло. Но теперь, после убийства сына капитана Беллами… А еще когда газеты сообщили о том, что сделали с молодым Торнтоном на прошлую Пасху… — Он заколебался. — Тут есть над чем подумать, согласитесь.
— Вам не доводилось говорить с капитаном Беллами о том, что случилось с вашим сыном.
— А как же! Беллами приезжал сюда, когда судебный процесс окончился. Привез мне это. — Он вытянул из кармана стертую испанскую восьмерку[27]. — Она принадлежала Гедеону. Он с детства хранил ее, таскал с собой все время, никогда не расставался.
— Капитан рассказал, как погиб ваш сын?
— Во время шторма на него упал деревянный брус из рангоута. Но он умер не сразу. Гедеон был крепкий парнишка, это точно. И если бы спасение подоспело вовремя, он, может, и выжил бы. Но без пищи, без питья… — Голос мужчины прервался. Минуту он крепился, затем испустил долгий болезненный вздох. — Я бы ни за что не отпустил его в море, тем более таким молодым. Но он с самого детства только о море и мечтал. Море, да высокие мачты, да чужие страны, только о том и говорил. В конце концов он нас просто замучил. Один из двоюродных братьев его матери был знаком с капитаном Беллами и договорился, что тот возьмет парнишку кают-юнгой. Гедеон мечтал стать морским капитаном, знаете. И он наверняка стал бы им, не сомневаюсь. Но не пришлось.
Себастьян продолжал вглядываться в располагающее немолодое лицо. Потом заговорил:
— Все найденные жертвы имели во рту некие посторонние предметы. В одном случае это была картонная звезда, в других — растение под названием мандрагора, страница из судового журнала, козье копыто. Вы, случайно, не догадываетесь, что это могло бы значить?
На лице Форбса ясно отразились охватившие его чувства и то, каких усилий ему стоило подавить их.
— В газетах ничего такого не писали.
— Но это обстоятельство должно что-то означать. Вот только что?
Форбс резко отвернулся в сторону. Глаза его устремились туда, откуда доносились голоса детей.
— Гедеон очень любил одно стихотворение. Может, вы его знаете? Там что-то про поющую русалку.
— «В небе звездочку поймай», — тихо произнес Себастьян. — Джон Донн.
Мужчина с видимым усилием подавил приступ тошноты.
— Да, оно. «В небе звездочку поймай». — Его взгляд теперь обратился на Себастьяна. — Беллами сказал мне, что они опустили тело Гедеона в море. Но вы думаете, случилось что-то другое? Да? — повторил он, не дождавшись ответа.
Себастьян не отвел взгляда от настойчивых серых глаз отца.
— Нет, я так не думаю.
ГЛАВА 50
Кэт расположилась пить чай на террасе, выходящей в задний садик у дома, густо заросший тенистыми деревьями, когда увидела, что по мощеной дорожке к ней спешит горничная.
— Я попросила ее подождать в гостиной, пока предупрежу хозяйку. — Огрубевшие от работы руки Элспет смущенно теребили и выкручивали передник. — Правда, мадам, я так и сказала, а она…
— Но кто она, Элспет? — Кэт оборвала сбивчивый рассказ.
Женский голос, низкий и суровый, достиг ее слуха:
— С добрым утром тебя, племянница.
Кэт изумленно взглянула поверх залитой солнечным светом террасы туда, где в распахнутых дверях возник женский силуэт. Это была фигура сухощавой пожилой женщины, ее родной тетки. Прошло уже более десяти лет с той ночи, когда Кэт бежала из ее дома — напуганное, несчастное дитя, избравшее опасный удел бездомной жизни на улице взамен страданий, которые она испытывала и доме родной сестры своей матери, — подвергаться побоям днем и опасности насилия в страшной темноте ночей.
Звали ту женщину Эмма Стоун, в секте Святой Анны, руководимой Мором и Уильямом Уилберфорсом, а также в обществе реформаторов, известном под названием «Евангелисты», она была одним из самых видных членов. Именно она создала Общество по борьбе с пороком и безнравственностью — возможно, в качестве слабого возмещения позора иметь сестрой падшую женщину, какой была мать Кэт.
В Лондон обе сестры Ноланд, Эмма и Арабелла, когда-то прибыли вместе, две молоденькие хорошенькие бесприданницы из Ирландии. Старшая из них, Эмма, вскоре вышла замуж за стряпчего по имени Морис Стоун. Арабелла — младшая и более красивая — выбрала другой жизненный путь, став любовницей одного зажиточного дворянина. Потом другого.
— Я не потерплю вашего присутствия в своем доме, тетя. — Кэт пришлось приложить усилие, чтобы голос ее звучал вежливо.
— Уверяю, племянница, к тебе меня заставило прийти исключительно чувство долга перед моей покойной матерью и уважение к Божеским заветам.
На тираду старой ханжи Кэт ответила холодной натянутой улыбкой.
— Ваша преданность Божеским заветам носит выборочный характер. — Затем бросила взгляд на черное бумазейное платье своей гостьи и спросила: — Он скончался?
