Всё так быстро… Страшно…
Туман. Кислый запах догоревших углей. Они хрустят и крошатся под нашими ногами. Мы возвращаемся домой. Мы не обходим костёр. Мы идём прямо по нему. Он всё равно уже погас. Не опоздать бы на электричку…
Она завалилась на бок. Упала.
И под щекой её показалась тёмно-красная лужица.
Лена… Так не нужно. Не нужно.
Это же ерунда всё, правда? Сейчас мы всё сделаем по другому. Совсем по другому. Ты вернёшься с работы. Я приду вслед за тобой.
Мы вместе почистим картошку. У нас всегда быстрее получается, если мы чистим вместе. Потом пожарим её. И сядем ужинать.
Я ничего тебе не скажу. Ни единого слова… Нет, конечно. Молчать тоже плохо. Я расскажу тебе историю. Смешную историю. Ну вот, например, поехал у нас один из сотрудников водопровод на даче делать…
Не надо! Встань!
Я кинулся к ней. Пытался поднять её. Пытался зажать ей рану ни виске. Прикладывал ухо к её груди. Даже вспомнив какие-то, чёрт знает когда забытые плакаты, пытался сделать ей искусственное дыхание.
Она смотрела на меня. Смотрела своими недвижными, широко открытыми глазами.
И, понимая всё и не желая ничего понять, я сжимал её в объятиях. Целовал её. Говорил её что-то… Кажется, просил прощения. Или пел колыбельные. Мне казалось, что ей ещё больно. И она плачет. И надо её успокоить.
Она холодела. Я поднял её на руки и понёс в комнату. Положил на диван и укрыл толстым шерстяным пледом. Попытался подложить под голову подушку.
Но голова её всё время запрокидывалась назад и зрачки закатывались… Она как будто пыталась поймать меня взглядом.
Это было невыносимо. Страшно. Я не выдержал.
Отошёл от дивана.
Она…
Слово «мертва» я не мог произнести. Это было невозможно. Невозможно!
Не должно было быть. Чушь!
Что-то не так. В мире что-то испортилось. Какое-то колёсико вылетело из механизма. Это сбой. Временный сбой. Сейчас вернётся механик. Всё починит. Отремонтирует. И всё… опять…
Ну почему нельзя назад? Хоть на пять минут открутить время назад? Никто не заметит. Клянусь!
Тишина. Только в кухне льётся вода из крана. Мы оставили его открытым. Мы? Нет, теперь уже я. Я один.
Я вернулся на кухню.
Нож. Разделочная доска на столе. Хлебница открыта. Сковородка на краю плиты.
Угол отбит у стола. Край скола — неровный. И, если пальцем провести — шероховатый. Опилки вроде, прессованные.
И лужа под столом. У нас такие и раньше были. Когда холодильник размораживали. Потом приходилось вытирать…
А вдруг… И не было ничего?
Быть может, она просто устала и прилегла на минуту отдохнуть? Может, надо просто подождать? Минут через пять она встанет. И пойдёт готовить ужин. А я помогу. Обязательно помогу. Почистить… Нет, лучше лук порезать.
Я взял нож. И увидел, что руки мои — в крови. Подсохшей уже крови.
Нет, не придёт. Никогда.
Я закрыл кран. Ждать бесполезно.
И снова вернулся в комнату.
Я старался не смотреть на диван. Только краем глаза… успел… пятна, пятна на подушке. И пятна на пледе.
Я сел на краешек стула. И закрыл глаза.
Ну что, господин страх, вы успокоились? Нет, она не будет больше кричать. Задуйте свечку, ложитесь спать. Вы премного меня обяжете, если не проснётесь больше никогда. В конце концов, всё вы могли сделать — вы сделали.
А разум… Конечно, заявится скоро. Опять будет что-то говорить. Советовать. Где он раньше был, сволочь?! И где он сейчас?
Топот ног по лестнице. Пробежали. Сверху вниз. Где-то далеко хлопнула дверь.
Добрые глаза… Как у щенка…
Да, когда то в детстве… Меховой шарик прыгает по комнате. Урчащий, тявкающий шарик. Тёплый, влажный язык. Большие удивлённые глаза. Коричневые с золотистым.
Сейчас холодно… И так одиноко.
Щенок, почему ты оставил меня? Куда ты убежал? Я ведь такой же как ты. Не лучше. Не умнее. Не сильнее.
Просто у меня что-то с глазами. С ними что-то случилось. Их нет.
Это Леночка так сказала. Она знала… Видела…
Звуки влетают в комнату.
Смех. Разговоры. Мы оставили форточку открытой. Закрою теперь я… я один.
Или пусть остаётся открытой? Это ведь тоже… память.
Какое страшное слово — память.
Какое мёртвое, неподвижное, страшное слово.
Там, за окном, другой мир. Там всё по другому. Там люди идут по улице, возвращаясь с работы. Там выбивают ковёр, развесив его на низком школьном заборе. Там стучат костяшками домино. Там копаются дети в песочнице. Там пытаются завести машину, толкая её по узкой бетонной площадке перед гаражом. Там живут. Там все живы. И никто не знает… И наплевать… всем.
Там своё течение. Своя река.
Всё проносится мимо. Минута за минутой. Час за часом.
Стемнело. Наступила ночь.
Я сидел в кресле. Недвижно. Не зажигая свет, в темноте.
Мне казалось, что если я буду сидеть вот так вот — долго, очень долго, то смерть, которая бродит по тёмной этой комнате обязательно наткнётся на меня — и, сжалившись, костлявой, иссохшей ладонью своею сдавит мне горло.
И тогда… Хотя бы тогда я увижу Лену. Живой.
Мы оба будем мертвы. И оба живы. Где-то там, куда мы уйдём. Уйдём из этой квартиры. Из этого дома. Из этого мира.
Уйдём вместе.
Но смерть не пришла. Пропустила меня. Или её к тому времени уже не было в доме? Может, смерть сама не ожидала того, что произошло — и, схватив так внезапно доставшуюся ей жизнь, ушла… Поспешно, словно сбегая из проклятого этого дома.
Убежала. Или ей просто противно до меня дотрагиваться?
Ничего. Мне самому противно.
Я лёг на пол. И закрыл глаза.
Хорошо бы теперь… Снять люстру, верёвку на крюк — и голову в петлю.
Нас когда-нибудь так и найдут. Её — на диване, меня — под потолком. Осмотр, протокол.
На носилках — наши тела. Раздувшиеся, зловонные. В трупной зелени.
Осмотр. Фотографии.
«Выносите…».
Не хочу! Слышите? Не хочу, не допущу этого!
Полюбуетесь на моё тело? Или на её? Будете щёлкать фотоаппаратом? Травить похабные анекдоты над нашими трупами? Прикладывать к нам рулетку?
Что вы замерите этой рулеткой? Наши поцелуи, наш смех, наши слёзы, наши сердца, любовь, сама жизнь наша уйдёт от вас безвозвратно. И бесследно.
Нас не было в этом мире. Мы показались вам. Почудились. Что-то мелькнуло перед вами. На долю секунды, на мгновение. И исчезло. Это так… размытое что-то. Обрывок давнего сна.
