— Товарищ гвардии полковник, гвардии младший лейтенант, то есть лейтенант Свешников по вашему приказанию прибыл! — сбивчиво доложился я, после того как подбежал к нему и за пять шагов перешел на строевой.
— Поздравляю, Володя, если бы у меня были все такие офицеры, то мы бы уже в Вашингтоне по Арлингтонскому кладбищу на танках катались. Но смотри, нос-то не задирай, звезды-то обмыть надо. — сказал он протягивая коробочку с орденом и погоны.
— Есть обмыть звезды!
— Ну ладно, становись в строй. — сказал он, прикладывая руку к кепке.
— Слушаюсь!
И я повернулся и побежал к своему месту в строю. Мамчур вызвал еще человек десять, вручил им ордена и медали.
После построения ко мне подходили бойцы, офицеры и поздравляли. Тут ко мне подошел старший прапорщик Семенов — мой новый зампотех.
— Слушай, Володя, у меня там в загашнике литров пятьдесят дизтоплива осталось. Может давай махнем на «шило» у танкачей? Ведь звезды и орден обмыть надо.
— Я не против. Только с закусью у меня проблемы.
— Да ты не меньжуйся — у меня начальник бригадных продскладов корефан — служили вместе. Что-нибудь придумаем.
Ночью обменяли горючку на десять литров чистого спирта, и Семенов принес картонный ящик, в котором лежали банки с тушенкой, рыбными и овощными консервами. Потом развели «шило» с водой, у нас получилось около сорока литров «массандры». И еще другие ребята, тоже получившие ордена и звания скинулись. В общем, гулянка была ого-го-го.
Через два дня, утром, отпросился у комбата — капитана Мирошкина, в город. Одел недавно полученный новый камуфляж, приладил медаль и орден, а также нагрудный знак «Гвардия», которые нам раздали день назад. Новый, тщательно ушитый и отбитый черный берет, венчал мое бритое чело. Ну, и конечно, разгрузка с боеприпасами — куда ж без оружия? В общем, выглядел довольно-таки прикольно. Меня подбросили наши полковые танкисты на своей КШМке. Выкинули на бывшей улице Коли Пищенко, а сами чигирями куда-то уехали по своим делам. Дошел до бывшего нашего военкомата. Точнее то, что от него осталось. Видать, ракета попала внутрь здания, так как осталась только фасадная стена и куча обломков.
Оксанкина могила осталась нетронутой. На холмике буйствовала трава и четыре диких мака. Вырвав траву, взрыхлил землю с помощью зэковского ножа. На фотографии все также улыбалась моя любимая жена — живая. Столбик на могиле был в нескольких местах пробит осколками. Рука автоматически потянулась к фляге: в ней плескался «Джэк Дэниэлз» — подарок разведчиков. Открыл, сделал глубокий глоток, скривился и поднес тыльную сторону ладони к носу. Ну, вот, Оксаночка, пусть тебе там хорошо лежится и малышу нашему тоже. Достал пачку «Кэмэла»(тоже «босяцкий подгон» командира разведвзвода) и закурил. Неторопливо рассказал своей ненаглядной все, что случилось со мной. А Она молчаливо слушала. От тлеющего бычка прикурил следующую — все никак накуриться не могу. Так, надо идти! Прости меня, Ксюша! Я лучше пойду, а то «крыша поедет». Я люблю тебя!
Где-то часов в одиннадцать по полудни я был возле КПП Штаба СОРа. Матроса-дневального попросил вызвать Пименову Лену. Он спросил, мол как доложить, ответил, что пусть это для нее будет сюрпризом. Тот кивнул головой и хитро подмигнул мне.
Через полчаса вышла Лена на КПП. Я стоял возле него в курилке. Матрос указал ей на меня.
— Я вас слушаю, вы хотели меня увидеть?
— Да, а что, это плохо? — сказал я и повернулся к ней лицом.
— Вовка! — только и сказала она и села на ступеньку КПП, я сел рядом, она расплакалась. — Я тебя считала погибшим, ведь у Светки Гурко узнавала и ваши тебя подали как без вести пропавшего. Я знала, что ты останешься живой, я верила. Я Ткачова попрошу, чтобы он тебя перевел в менее опасное место.
— Не вздумай.
— А почему? Почему я должна каждый раз бояться увидеть твое имя, когда вы уходите на боевые, а потом возвращаетесь и подаете данные о потерях. А там можешь значиться ты. Ты эгоист, самый натуральный эгоист. Тебе бы только на грудь ордена навесить. Вон их у тебя уже сколько.
— Ну знаешь, Лена, ты не права. Я делаю, свою работу и то, что меня наградили орденом, показывает, что делаю хорошо.
— Кстати, ты не знаешь, что с Сашей, Светы Гурко мужем? Он вроде бы ранен.
— Да он был тяжело ранен на Федюниных высотах. В голову. Я потом у него роту принял. Ты знаешь, когда мы уходили оттуда, нас было всего пятнадцать человек. Не хочется вспоминать. Его отправили в тыл куда-то, а куда — не знаю. Ты сейчас сможешь отпроситься? Давай пойдем погуляем.
— Хорошо, я сейчас. — сказала она и упорхнула на территорию штаба.
Минут через пять мы шли по остаткам улицы Ленина, как и несколько месяцев, показавшимся годами, назад. Гул канонады был уже намного ближе и напоминал о том, что все еще продолжается война. Лена шла слева и взяла меня под руку. Как ни странно, но мне стало хорошо на душе. Легко-легко. И тут сразу подумалось, мол как мало для жизни надо. Хотя все познается в сравнении. В мирное время Лена бы не посмотрела в мою сторону. Если бы не война, мы бы с Оксанкой так бы и не поженились. Хотя черт его знает. Навстречу шел патруль, они улыбаясь отдали нам честь, увидев на моей груди новенький орден. Мы оба приветливо кивнули в ответ.
— Вова, а страшно на переднем крае? — спросила неожиданно она.
— Да не сильно, просто не надо об этом думать. Да и в бою все так быстро меняется, что просто не успеваешь пугаться.
— А о чем ты думаешь, когда они наступают?
— Да ни о чем. Или прикидываешь, как лучше отсечь пехоту от танков пулеметным огнем или как бы с первого залпа накрыть по — больше америкосов. Лена, давай не будем об этом. Лучше расскажи. Как ты тут? Пишут ли родные?
— Я все еще не могу поверить, что ты живой. Все время думала о тебе.
— Лена, не надо… Ты же понимаешь, что сейчас время не то, для всех этих слов от которых и тебе будет плохо, и мне неприятно.
— А когда? Ты ведь не знаешь, какое это тяжелое бремя — ждать. Ждать и надеяться. Ты же сам знаешь, сколько вас после боя остается в живых. Ты не видел списков потерь просто. И почему тебе неприятно?
— Ну ты пойми, что я не хочу тебя ничем обязывать. И мне будет в два раза труднее воевать, если буду знать, что человек, который заслуживает лучшего парня, будет меня ждать.
— Ну откуда ты знаешь, что лучше для меня? Вы все мужики до омерзительности самоуверенные.
— Я просто не хочу, чтобы эти красивые глаза омрачались по поводу моей скромной персоны.
— Да ты слепой, видать! Вова, я же люблю тебя! Ты что, не понимаешь? — и тут мы остановились, точнее я остановился.
— Лена, ты извини, конечно, но я люблю другую. Не хочу оскорбить твои чувства, но я дал клятву отомстить за нее и вообще… Перед ее светлой памятью… я не имею право ее предать. Не хочу тебя обманывать и чем-либо обнадеживать. Время — лучший лекарь… Да и обманывать, и играть на чувствах не хочу… Так будет честнее.
