И вовремя. Рядом с гребнем, из-за которого космонавты вели стрельбу, заплясали отблески лазерных импульсов, сплавляя песок до стеклообразной массы. Один или два импульса попали в сам каменный гребень, но вроде никто из людей не пострадал. Однако уже через десяток секунд боковым зрением Сергей увидел высокие, медленно оседавшие фонтанчики песка поодаль справа, а затем и слева. Эридане открыли огонь из гауссового оружия, скорее всего, установленного на челноке. Точного места, с которого земляне вели огонь, они еще не засекли, но по площади работали уверенно, не давая поднять головы. Вопрос накрытия огнем их позиции оставался делом считанных секунд.
Снова яркая вспышка и звук сильного взрыва. Сергей, сжавшись в комок, лежал неподвижно, ожидая продолжения. Однако вражеский огонь стих, хотя от места, где стоял инопланетный челнок, доносились звуки боя и были видны отсветы вспыхивающего и мгновенно угасающего пламени.
Очень осторожно, по миллиметру, парень поднял голову вверх. Эриданский челнок, покосившись, валялся на брюхе, зарывшись носом в марсианский песок. Недалеко от него стоял десантный челнок, близнец одного из тех, которые Сергей когда-то доставлял в систему Эридана. Из откинутой сзади аппарели уже выбегали десантники в боевой броне.
— Жив, капитан? — раздался в ушах такой родной в эту минуту голос Ломова. — Полагаю, мы вовремя?
— Это выглядит как полный абсурд! — Петр Тимофеевич Куропаткин мерил пружинистыми шагами тесный кабинет, нарезая очередной круг, начинающийся от двери, доходящий до подоконника с кактусами и заканчивающийся массивным письменным столом «радость бюрократа», за которым сидел Сергей. — Вот скажи, капитан, какого беса ты сдался диктатору Эридана? — Сергей не ответил, в очередной раз ограничившись лишь пожатием плечами. Вопрос был явно риторическим. — Ладно, я понимаю, он решил тебя добить, вы слишком уж часто с ним сталкивались раньше, и всегда размен был в твою пользу, — продолжал полковник. — Такое может задеть какие-то личные чувства. Но хотел бы добить — добил бы. Допустим, у него уже не было ракет, неважно, ему бы хватило и лазеров. Ну ладно, его, предположим, отвлекли более насущные дела. Но дальнейшее не укладывается ни в какие рамки. Тетрон да Верт держит на орбите Марса одержавший пиррову победу и потерявший большую часть своей боеспособности флот, уже не способный выполнять никаких военных задач. Он прекрасно понимает, что вопрос прибытия наших подкреплений, которые размажут его на дальних дистанциях окончательно и без потерь, учитывая факт того, что ракет у него больше нет — это вопрос ближайших часов. Ситуация буквально вопиет — уходи, ты уже ничего не сможешь сделать, спасай то, что есть. Тем не менее он медлит, посылая экспедицию, чтобы захватить тебя, причем, по всей видимости, ты ему нужен живой. И сразу же начинает отход, как только эта попытка проваливается. Это даже не поведение маньяка, это поведение зацикленного на себе дурака. Рисковать флотом из-за какого-то капитана сбитого корабля, пусть и насолившего ему в прошлом? Или он полный дурак, или он знает, что и зачем делает. И я по роду службы должен предполагать именно второй вариант.
— Товарищ полковник, а эридане все-таки ушли? — дождавшись паузы в монологе, задал вопрос Сергей.
— Не все. Хотя могли бы, времени было достаточно. У них возникли какие-то общие для всех кораблей проблемы с вероятностным переходом — генератор работает, но время до прыжка все больше и больше. Кстати, и вариаторы вероятности на их крупных кораблях работали во время последнего боя плохо — повреждения отмечались в среднем лишь при одном попадании в «красный луч» из трех. Между прочим, из-за этого у эридан и сорвалась атака Марса. Операция была отлично спланирована, если бы их флот сумел произвести вероятностный переход всеми силами в течение часа-двух, они бы продавили оборону Марса и уничтожили наш флот и марсианские поселения подчистую, причем с гораздо меньшими потерями. Но — не заладилось, и чем дальше, тем больше. В результате вместо планируемых Канн Тетрон да Верт получил свое Бородино. Учитывая последние потери, наши эксперты полагают, что эридане потеряли в последний год от половины до двух третей флота.
Нам это, конечно, на руку, но все равно хотелось бы знать, в чем дело. Пока предполагается ухудшение качества деталей, возможно, из-за резкого увеличения требований к срокам сборки и количеству двигателей. Но это так — одни предположения. Поверь моему опыту, капитан, — что-то тут есть, какой-то фактор, которой мы пока не можем понять. А вот Тетрон да Верт, похоже, в курсе дела. И есть стойкое ощущение, что в этом не в последнюю очередь замешан ты, кап-три Сергей Кольчужин.
Глава 18
Вернувшись на Землю, Сергей на неопределенное время снова окунулся в обычную жизнь, где есть не только служба и тесные отсеки боевого корабля, но и дом, жена, прохожие на улицах и небо над головой. Снова начались занятия в учебном центре флота, хотя уже не столь интенсивные, как раньше. Переподготовки для освоения нового типа корабля на сей раз не требовалось, занятия на тренажере-имитаторе скорее были нужны для поддержания в необходимой форме навыков управления звездолетом. Кроме того, нужно было заново тренироваться для оттачивания боевого слаживания с экипажем. Из офицеров погибли двое — корабельный доктор Паша Воленко и глаза и уши старого экипажа — Петя Сухопаров, из нижних чинов экипаж недосчитался пятерых космонавтов. Церемония их похорон была одним из самых тяжелых моментов в жизни Сергея. Хоронить своих товарищей всегда нелегко. Но, кроме этого тягостного ощущения, Сергей испытывал пронзительное, пусть и неоправданное чувство собственной вины перед погибшими. В конечном итоге он был капитаном, он вел звездолет в бой. Если бы он где-то поступил по-другому, парни могли бы остаться живы. А теперь они мертвы. И виноват в этом не только противник, но в том числе и он, Сергей Кольчужин, оказавшийся недостаточно компетентным командиром для того, чтобы спасти людей и корабль. Со всей ясностью офицер это почувствовал, когда на похоронах Пети Сухопарова заглянул в глаза его матери. Ты не смог сохранить мне сына, — буквально кричал ее исполненный боли и горя взгляд. И в этот момент стало уже неважно то, что Сергей сам был в разбитом корабле, падающем на Марс с орбиты, что он рисковал не меньше других, что в живых осталась большая часть экипажа. Для потерявшей сына матери это все не имело никакого значения.
В целом потери среди защищавших Марс земных космонавтов составили почти девяносто процентов. Два корабля, исчерпав весь свой боекомплект, сумели прорваться через боевые порядки эридан и уйти в гиперпространство. Несколько звездолетов, подобно «девятке» Сергея, осуществили аварийную посадку на Марс, отделавшись разной степенью повреждений и потерь среди личного состава. Кое-кого сняли живыми с разбитых кораблей в космосе, когда эриданский флот покинул орбиту. Однако все это никак не могло смягчить осознания случившегося факта: марсианская эскадра, вторая по численности в земном флоте, перестала существовать.
Многое изменилось после «Марсианской бойни». Раньше, до атомных ударов по земным поселениям, война воспринималась большинством людей как-то легче, как то, что происходит не с тобой лично, а где-то там. Теперь же, после ядерных огней в земном небе прошлой весной и гибели десятков тысяч людей под атомными бомбардировками в марсианских городах, в психологии людей произошел перелом. Жить с ощущением, что тебе на голову буквально в любую секунду может упасть атомная бомба, страшно. Так или иначе, а страшно всем — и бомжу, ночующему на лавочке в сквере, и рабочему на заводе, и олигарху в роскошной вилле. Всем было понятно, что при использовании эриданами термоядерных и плазменных бомб гарантий не даст по большому счету ни один бункер, ни одно убежище, ни даже мирный договор с инопланетянами, в случае если тот вдруг будет когда-нибудь заключен. Враг перешел последнюю черту. Если раньше общественное мнение было готово поддержать любой более или менее приемлемый мир, ставивший точку в этой никому не нужной войне, то теперь все изменилось. Люди требовали уже не мести. Людям требовалась полная ликвидация угрозы.
