Ада нахмурилась и подошла к нему.
– Указаниям?
– По очищению. Чтобы стать достойным ордена. – Дрожащее дыхание демонстрировало его переживания сильнее, чем монотонность голоса. – Это он настоял на трех моих обетах, тех, что превышают требования ордена. Если бы я не сдержал их или рассказал о его требованиях другим членам совета, то был бы изгнан. Он утверждал, что все дают тайные обеты, которые помогут испытать их на прочность. Я верил ему.
Лицо Бланки выражало смятение и негодование. Ада коснулась его спины, которую он так истязал и уродовал.
– Это тоже он сделал? Требовал, чтобы ты истязал себя?
Голова Габриэля униженно опустилась.
– Я чувствовал, что должен... начать заново. Избавиться от всего, что я сделал.
Ей хотелось обнять его и поднести пылающий факел к его прошлому – их прошлому – и ко всем, кто причинил ему боль.
– А Фернана он тоже чем-то держал? Каким-то знанием о его прошлом? – Она посмотрела на Бланку.
– Он дал тебе мак по приказу Пачеко. Это все, что он рассказал. – Бланка взяла соломинку и расщепила ее надвое. – Думаю, это касается женщины. На прошлой неделе я видела его на рынке с темнокожей женщиной.
Ада прищурилась:
– Он защищает ее?
– Или, может быть, их связь. Их тела вместе... они были в интимных отношениях.
– Но, Габриэль, зачем Пачеко наказывает тебя вот так?
Выпрямившись, он как будто выбрался из колодца и стряхнул с себя это признание.
– Я не знаю. Я никогда и предположить не мог, что он делает это для собственной выгоды, а не для помощи в моем покаянии. Только сегодня утром Фернан рассказал, что без Пачеко здесь не обошлось. Ада, эти свитки... могу я увидеть их?
– Конечно. А что ты подозреваешь?
– Бланка, ты помнишь стражника в купальне? Того, которого ты ранила?
Она кивнула.
– Да, – мрачно произнес Габриэль. – Он сказал, что ему нужны свитки. Я понятия не имел, о чем это он.
– Мои? – спросила Ада.
– Он сказал, что ему нужны свитки, «которые украл еврей».
– Джейкоб?
Габриэль мрачно кивнул. Джейкоб работал на донью Вальдедрону, но никогда не рассказывал о своих заданиях Аде. Ее обижала такая скрытность. Что же он обнаружил? Она попыталась вспомнить хоть что-нибудь, угадать, чем же занимался Джейкоб. Но все, что она помнила, – это только горькая боль его предательства. Она была так поглощена своими страданиями, что оставалась слепа к опасности и глуха к секретам, которые он не выставлял напоказ.
Габриэль вернулся в комнату Ады с ее сумкой, которую достал из тайного склада оружия. У него не было времени обдумывать события, произошедшие с ним и Адой в его келье: ее отказ от опиума, его мощное, в последнюю минуту охватившее желание попробовать отраву, и то, как она, можно сказать, спасла его. До тех пор пока они не раскроют тайны монастыря, они будут в опасности. Но победа, которую она одержала над своим пристрастием, давала ему надежду. Если ничто не помешает, она все-таки может выкарабкаться.
Что будет с ним, стоящим на пороге изгнания из ордена, он не знал.
Каждая минута, проведенная в стенах монастыря, терзала его нервы. Каждое мгновение, прошедшее без Ады, казалось трагедией. А теперь, безоружный, ожидая наступления врагов, он понимал всю безрассудность своего положения.
Комната Ады уже была приведена в порядок – во всяком случае, Габриэль не заметил никаких следов разгрома. Ада сменила одежду, забрызганную разлившейся настойкой, на позаимствованное у кого-то коричневое платье. Темный цвет согревал ее лицо. В монастыре она немного поправилась, ее щеки слегка округлились, и если она одолеет пристрастие к опиуму, то здоровье вернется.
Габриэль кивнул в знак приветствия, закрыл дверь и протянул Аде сумку. Она вытряхнула содержимое на кровать. Свитки пергамента, некоторые запечатанные, некоторые развернутые, высыпались на одеяло.
Габриэль в тревожном предчувствии наблюдал за Адой. Если она владела свитками семьи де Сильва, он услышит слова призраков. Монастырь был его прибежищем от злых деяний и людей, сломавших ему жизнь. Но сейчас они вторгались в его новый дом.
Жестокость, закипавшая в нем, жаждала выхода.
– Вот это более дешевые пергаменты, заполненные образцами различных местных диалектов. Португальский. Мосарабский, – сказала Ада, указывая на распечатанные и развернутые свитки. Она провела большим пальцем по одной из печатей и нахмурилась. – А вот эти, с орлом на печати, я взяла у Дэниела.
– Это печать семьи де Сильва.
Габриэль взял свиток. Ему хотелось уничтожить этот ненавистный символ. Согнуть его. Сломать. Сжечь.
Ада сняла печать, развернула жесткий толстый пергамент и склонилась над свитком. Неразборчивые строчки покрывали весь лист, такие частые, что у Габриэля зарябило в глазах. Отдельные значки расплывались, но Ада их легко читала. Тонкий палец быстро скользил справа налево.
Габриэль молча смотрел на Аду, а Бланка не стыдилась задавать вопросы.
– Я никогда не видела столько букв на одном листе, – призналась она. – Торговцы чаще всего пишут короткие записки на небольших полосках бумаги. Что это за язык?
– Магрибский арабский, с мавританских территорий. – Она склонилась ниже и поскребла чернильное пятно. – Это адресовано Мухаммеду ан-Насиру.
– Это молодой халиф альмохада, – сказал Габриэль. – Его отец возглавлял их при Аларкосе, но два года назад умер и власть перешла к сыну.
– Похоже, сеньор де Сильва не слишком доволен тем, как он руководит своим народом. «Время удара близко, скоро лето и конец перемирия». – Она выпрямила спину и потерла глаза. – Какого перемирия?
Габриэль тяжело опустился на пол.
– После кровавого Аларкоса между христианскими королями и альмохада было объявлено перемирие. Это лето обозначает конец пятилетнего мира. Альмохада могут снова начать вторжение.
– Но призыв исходит от де Сильвы. Тут говорится: «Дела в Ифрикии отвлекли ваше внимание от Пенин-сулы».
Бланка покачала головой.
– Леонский дворянин устраивает заговор с маврами? Вот так делается политика?
– Так не должно быть, – сказал Габриэль. – Давняя вражда между моим отцом и королем Альфонсо привела к тому, что при Аларкосе отец встал на сторону мавров.
Ада развернула второй свиток. Она молча пробежала глазами строчки и испуганно вздохнула. Габриэль опустился на колени рядом с ней.
– Что тут?
– Что, если синьор де Сильва был не единственным, кто примкнул к маврам?
– А кто еще?
– Король Леона Фердинанд.
У Габриэля пересохло во рту.
