Она легонько вздохнула.
– Осмелюсь сказать, со мной было кончено в тот день, когда я тебя встретила.
Он встал и подошел к ее креслу.
– Кто-нибудь мог тебя предупредить. Не представляю, о чем ты думала, когда продолжала ко мне приставать. – Он погладил ее по щеке тыльной стороной руки.
– Тогда я плохо соображала, – сказала она. Он за руку стащил ее с кресла.
– Я начинаю сомневаться, можешь ли ты хоть как-то соображать. – Он сам не мог. Слишком болезненно он ощущал, какая у нее кожа – белая, гладкая, как фарфор, и какая изящная и маленькая ручка.
Дейн казался себе огромным, неуклюжим и грубым, черным снаружи и внутри. Его все еще угнетало, что несколько часов назад он бился о нее, о ее девственное тело, утоляя свою скотскую похоть. Он поверить не мог, что похоть снова подняла голову, и так свирепо, так скоро. Нет, все-таки он животное! Стоило ей улыбнуться, и чудовищная, жестокая потребность вспухла в нем, вытеснив интеллект и прискорбно тонкий налет культуры.
Он велел себе успокоиться, разговаривать, ухаживать. Она хотела, чтобы он ее соблазнял, но это последнее, на что он способен… Он обязан это делать. Он обязан контролировать себя. Но самое лучшее, что он сейчас мог, – это довести ее до кровати, вместо того чтобы повалить на стол и наброситься.
Дейн расправил покрывало и усадил ее на кровать. Он беспомощно смотрел на нее, не находя нужных слов в трясине опухшего мозга.
– Я не могла держаться в стороне, – сказала Джессика, искательно заглядывая ему в глаза. – Знала, что должна, но не могла. Я думала, ты все понимаешь, а оказалось, что нет. Ты тоже неправильно понимал, да? Господи, чем же ты думал, Дейн?
Он потерял нить разговора.
– Что я неправильно понимал? – Он снисходительно улыбнулся.
– По-моему, все. – Она опустила черные ресницы. – Ничего удивительного, что я сделала неправильный вывод.
– И поэтому не могла держаться в стороне? Потому что неправильно меня оценила?
Она покачала головой:
– Нет, и не потому, что у меня каша в голове. Не думай, что я сумасшедшая. Я знаю, что так выгляжу, но этому есть вполне резонное объяснение. Ты лучше других мужчин должен знать, что интеллект никак не соотносится с интенсивностью животной страсти. Я испытывала похоть к тебе с того момента, как увидела.
Он скорчился у ее ног, ухватившись за матрас.
– Ты не знал, нет?
Притворяться не было сил. Он помотал головой. Она взяла в ладони его лицо:
– Должно быть, ты ослеп и оглох. Или до ужаса смутился. Весь Париж знал, бедняга! Не хочу даже воображать, что творилось у тебя в голове.
Он засмеялся:
– Я думал, это они про меня знают. Что я… опьянен тобой. Я и был. Я говорил тебе.
– Но, дорогой, тебя охватывает похоть при виде любой фемины, – сказала она с подчеркнутым терпением. – С чего бы Парижу из-за этого неистовствовать? Это из-за моего поведения, как ты не понимаешь? Они видели, что я влюблена до безумия и не могу держаться в стороне, как подобает разумной, высокоморальной леди. Вот что представляло для них интерес.
Дорогой! Комната весело завертелась вокруг него.
– Я хотела быть разумной, не хотела тебе досаждать. Понимала, что это приведет к беде, но ничего не могла с собой поделать. Ты такой… мужественный. Настоящий мужчина. Большой, сильный, можешь одной рукой меня поднять. Сказать не могу, какие необычайные чувства ты во мне вызываешь.
Мужественный – это он понимал. Он такой. Он также понимал, что о вкусах не спорят. Пока не появилась она, он любил пышных женщин. Ну и ладно. А ей нравятся большие, сильные мужчины. Он как раз такой.
– Я все про тебя слышала, – сказала она. – И думала, что подготовилась, но никто толком тебя не описал. Я ожидала увидеть гориллу. – Она ткнула пальцем в его нос. – Я и не думала, что у тебя лицо принца Медичи. Я не думала, что у тебя фигура римского божества. К этому я была не готова. И не могла защититься. – Джессика со вздохом положила руки ему на плечи. – Я и сейчас не могу. Физически я совсем не могу перед тобой устоять.
Он попробовал осмыслить принца Медичи и римское божество, но они никак не вписывались в его представление о себе.
– Не беспокойся, Джесс, Похоть – не проблема, с ней я хорошо справляюсь.
– Я знаю. – Джессика обежала его взглядом с головы до ног.
– Я готов справиться с ней сию же минуту. – Он начал взбивать подушки в изголовье.
– Какой ты понятливый. – Взгляд метнулся от подушки к нему.
Он похлопал рукой по горе подушек:
– Хочу, чтобы ты легла сюда.
– Голая?
– Голая.
Без малейших колебаний Джессика встала и развязала пояс халата. Он смотрел, как халат упал на пол. Она лениво потянулась.
Femme fatale, подумал он, зачарованно глядя, как тяжелый черный шелк упал с покатых плеч, скользнул по округлостям белого тела и с шелестом скатился к ногам.
Он смотрел на изящные движения гибкого тела, когда она забралась на кровать и улеглась на подушки, не стыдясь, не прячась, не боясь.
– Я почти желаю всегда быть голой, – нежно сказала она. – Мне нравится, как ты на меня смотришь.
– Имеешь в виду, пыхчу и пускаю слюни? – Дейн развязал пояс халата.
– Имею в виду, ты становишься сонным и угрюмым. – Джессика положила руку на живот. – От этого внутри горячо.
Дейн отшвырнул свой халат. Она задохнулась.
Его вздыбившееся копье подскочило, как будто она его окликнула. Дейн посмотрел вниз и засмеялся.
– Ты хотела мужественности – ты ее получишь.
– Большой и сильный. – Размягченный взгляд пробежался по всей фигуре. – И прекрасный. Какого черта я стала бы сопротивляться? Как ты мог такое подумать?
– Я не подозревал, что ты такая пустышка. – Дейн забрался на кровать и раздвинул ей ноги.
– Это тоже, – сказала она. – А то бы… – Ее рука скользнула вверх по его ноге. – О, Дейн, если бы ты знал, что было у меня в голове, когда я тебя встретила…
Он нежно, но твердо убрал ее руку и прижал к матрасу.
– Расскажи.
– Мысленно я тебя раздевала, не могла с собой справиться несколько мучительных секунд. Я с ужасом думала, что здравый смысл откажет, и я это сделаю прямо в магазине. На глазах у Шантуа. На глазах у Берти.
– Ты меня раздевала, – сказал он. – Мысленно.
– Да, точнее, срывала с тебя одежду.
Он наклонился над ней:
– Хочешь, скажу, что было у меня в голове, сага?
