Родни и Берилл, «настоящие лучшие друзья», как следовало из веб-сайта шоу «Номер один», не видели друг друга девять месяцев и не выказали никаких признаков сожаления хотя бы о минуте расставания.
— Ты приехала на машинке? — спросил Родни.
— Родни, я не хожу пешком.
— Да, но ты приехала на машинке?
— Нет, я заставила капитана Пикара доставить меня сюда на «Энтерпрайзе». Конечно, я приехала на машинке, это место находится посреди поля для игры в гольф.
Родни немного расслабился. Если его коллеги тоже прибыли на очень важную встречу в какой-то электрической коробке из-под обуви, значит, его достоинство не слишком пострадало, и этот факт отчасти успокоил его оскорбленную душу.
— По-моему, отличный сервис, — продолжила Берилл. — Меня забрали прямо от парадной двери.
— От парадной двери? — Темные подозрения снова разбередили свежую и чувствительную рану, нанесенную эго Родни Рута. — Они подъехали к твоему номеру по гостиничному коридору?
— Ну, разумеется, нет, идиот несчастный. Я живу в шале.
Это был сокрушительный удар.
— Я думал, ты живешь в апартаментах!
— Ну да, а апартаменты — это шале. Апартаменты? Шале? Ну и что? Почему мы вообще говорим об этом, мать твою?
— Отдельно стоящее шале?
— Да, отдельно стоящее шале. Их две штуки, рядом с озером.
— И Кельвин живет во втором?
— Откуда я знаю, твою мать. Наверное, да. Кажется, я слышала, как он говорит по телефону, пока завтракала на балконе второго этажа.
— На балконе второго этажа! В твоем шале два этажа?
— Да.
— С балконом?
— Слушай, Родни, я не собираюсь потратить всю оставшуюся жизнь на то, чтобы обсуждать мое шале с…
— А я живу в номере.
Родни был настолько расстроен, что едва мог продолжать. Последовала пауза, и, несмотря на очевидное отсутствие интереса ко всему, что хотел сказать Родни, Берилл в конце концов почувствовала себя обязанной что-нибудь сказать.
— Ну и? — нетерпеливо спросила она.
— Это администраторский номер, но все равно просто номер.
— Родни, ради всего святого. Ты думаешь, мне не насрать?
Родни мог бы объяснить, что исходное условие судейского совета шоу «Номер один» заключалось в том, что все трое судей равны. Он мог бы указать на то, что у него в контракте прописана гарантия на абсолютный паритет в отношении путешествий, бонусов, питания и размещения. Он мог бы упомянуть, что ему осточертело, что к нему относятся как к судье второго сорта и что когда-нибудь они зайдут слишком далеко. Но он ничего такого не сказал, потому что в этот момент у Берилл зазвонил телефон.
Не удостоив Родни даже короткого кивка с извинениями, она свернула разговор, открыла украшенный бриллиантами микротелефон и отвернулась, оставив Родни топтаться на месте, прежде чем отправиться в комнату для завтраков на совещание.
— Мам, ты сука чертова! — с такой яростью крикнула Присцилла, что уходящий Родни услышал эти слова. — Ты действительно пригласила Глема на мою вечеринку?
— Привет, дорогая, как дела? Устроилась в Лондоне, перелет не слишком утомил?
— Ты пригласила Глема на мою вечеринку?
— Глем роскошный малый, дорогая. Он просто душка.
— На мое восемнадцатилетие, мама! Для тебя что, все должно быть поводом для фотосъемки?
— Мне нравится Глем.
— Он просто дерьмо, и ты тоже! Ты не смеешь приглашать Глема-Шлема на мой день рождения!
Глем был финалистом предыдущего сезона шоу «Номер один», во время которого у него с Берилл завязался флирт. Глем раньше работал стриптизером, по данным газет нечеловечески оснащенным всем, что необходимо для этого занятия (информация о чем просочилась в прессу из пресс-офиса шоу «Номер один»). Ходили слухи, что член у Глема был не просто большой, а огромный, словно кувалда, отсюда и кличка Глем-Шлем. Глем не выиграл конкурса, но, к превосходно сыгранному «удивлению» и «ужасу» Кельвина, подошел к этому очень близко. Потом он пробился благодаря хиту на тему песни «Sledgehammer» Питера Габриэля и сейчас вел игровое шоу на кабельном телевидении под названием «Бикини-пляж». Глем был единственным из двенадцати финалистов предыдущего сезона, получившим хоть какой-то контракт в шоу-бизнесе.
— Мама, ты с ним трахаешься? — спросила Присцилла.
— Не смей так говорить. Ты говоришь со своей мачехой! Конечно, я с ним не трахаюсь. Помимо всего прочего, моя вагина еще не закончена. Он милый, но не более того, и к тому же накачанный. Мне нравятся мужчины с хорошо развитой мускулатурой.
— Ты такая жалкая. Ему ведь двадцать пять лет, а тебе типа за сотню, и я не хочу, чтобы этот немецкий вонючий ходячий член был на нашей вечеринке.
— Но он там будет. Мне нужно держать марку, а мы с Глемом выглядим очень сексуальной парой на фотографиях.
— Мама, черт возьми! Это моя вечеринка! Моя и Лизы Мари!
— А я, черт возьми, твоя мачеха! И ты будешь делать то, что тебе скажут!
Родни приходит на совещание
Родни собирался войти красиво.
Опоздание — это не обязательно плохо, особенно если ты один из главных членов команды и можешь устанавливать собственные правила. Все уже собрались, Кельвин, разумеется, открыл совещание, и все смотрят на него, но он будет вынужден замолчать, когда войдет Родни. Не для того, чтобы сделать ему замечание, словно какому-то медлительному подчиненному, а чтобы приветствовать его как равного, как приятеля по судейскому совету. Кельвину придется поздравить его с новым сезоном, представить тем членам команды, которые не знают его по предыдущим сезонам (в смысле, не знают лично, ведь, несомненно, все знают Родни Рута как знаменитость). Симпатичные ассистентки предложат ему кофе, миловидные отборщики повскакивают со стульев, чтобы он мог занять свое законное место в центре действа.
Прибытие Родни Рута в первый день нового сезона шоу «Номер один» было, несомненно, событием, и Кельвину придется отнестись к нему как к таковому.
И действительно, все было бы именно так, будь Кельвин в то утро самим собой. Обычно Кельвин в мелочах с радостью потакал эго Родни. Конечно, не до такой степени, чтобы уступить ему лучшую комнату, когда их было только две, но он старался не быть грубым. Для того чтобы осчастливить Родни, многого не требовалось: попросить, чтобы тому принесли кофе, поинтересоваться, хочет ли он печенья и доволен ли своим гардеробом. Эти маленькие любезности Кельвин оказывал с радостью. То есть обычно, но не сегодня. Сегодня Кельвин рвался вперед, и, поскольку король по-прежнему правил бал, ни один придворный не смел даже на секунду отвести от него взгляд или отвлечься. Определенно не ради Родни. Возможно, Родни и был знаменитым судьей, но ни у кого не было ни малейшей иллюзии по поводу его положения в судейском совете. Никто не пошевелился. Никто не предложил ему кофе, не говоря уже о стуле. Никто не заикнулся о печенье. Да и кто бы осмелился? Кельвин говорил, и ни один сотрудник «КЕЛоник ТВ» не мог позволить себе игнорировать этот факт. Родни пришлось остановиться в дверях и ждать. В комнате было слишком много народу, и он не мог войти с достоинством, раз люди не были готовы заметить его и расступиться, а они этого не делали. Все стулья были заняты, на всех спинках диванов и больших кресел примостилась чья-нибудь бойкая молодая задница. Краешки журнальных столиков тоже были заняты, а несколько самых молодых и симпатичных девушек даже сидели на полу. Родни застрял в дверях, и Кельвин даже не поздоровался с ним. Он кивнул — и все, просто кивнул и продолжал говорить, и Родни пришлось с этим смириться.
