Его речь прервал телефонный звонок; он вытащил откуда-то мобильник и ответил в трубку:
— Да. Освободили? Я рад, поздравляю вас. Да, я жду, приезжайте, — загадочно улыбнулся и выключил трубку.
— Вы ведь, наверное, смотрите на сатанистов как на психически больных, — сказал он, и я с трудом удержалась, чтобы не кивнуть головой. — Да, с позиций нашей официальной психиатрии, описания сатанистами видений, рассказы о слышимом ими голосе Сатаны — это обманы восприятия, иллюзии или галлюцинации. Диагноз, иными словами.
— А это не так? — дерзко спросила я, и его глаза потемнели.
— Не шутите с огнем, дорогая Мария Сергеевна. Кстати, знаете ли вы, что на вас выбор пал по ошибке?
— В каком смысле? — удивилась я.
Наша беседа заставляла меня переживать странное состояние, граничащее между страхом и эйфорией. Я бы слукавила, если бы сказала, что мне не страшно. Мне было не то что страшно — мне было жутко, и под солнечным сплетением все время пульсировал, сжимался и разжимался ледяной комок. Но в то же время я испытывала непонятное удовольствие от общения со странным человеком, жаждущим мирового господства и снизошедшим до такого доверительного общения с простой смертной.
— Следователь, которая расследовала мое дело, тоже носила фамилию Швецова. Вы знали, что в прокуратуре когда-то работала ваша однофамилица?
Да, я знала об этом. Когда-то в прокуратуре действительно работала Нина Сергеевна Швецова, моя однофамилица, но она ушла на пенсию еще до того, как я стала следователем. Старые прокуроры, заслышав мою фамилию, радостно улыбаясь и спрашивали, как здоровье мамы. Я объясняла, что моя мама никогда не работала в прокуратуре, и они меркли: «Как жаль. А я думал, вы дочка Нины».
— Мои подчиненные по ошибке нашли вас и стали работать в отношении вас: Когда я обнаружил, что произошла ошибка, было уже поздно. Оказывается, Нина Сергеевна умерла семь лет назад. Тут уж ничего не поделаешь.
— Зачем вам это нужно? — спросила я и ужаснулась догадке. — Месть?
Шаталов кивнул, барабаня пальцами по столу.
— Месть. Наказаны должны быть все. Но только следователя я собирался наказать ради самого процесса, только ради удовольствия. Все остальные не только были наказаны, но и принесли ощутимую экономическую пользу моему предприятию;
— Но какое отношение имели эти женщины к вам? — удивилась я. — Инне Светловой вообще было двадцать пять лет, она родилась в год, когда вас осудили.
— Именно, — с довольным видом кивнул он. — Именно.
— Что?! Не хотите ли вы сказать, что она ваша дочь? — я аж задохнулась от такого предположения, но Шаталов с той же довольной улыбкой покачал головой.
— Дочь или нет, не знаю, да это и неважно. Важно, кто мать.
Я недоверчиво смотрела на него. Он что, собирался отомстить всем своим жертвам, оставшимся в живых?
Он словно читал мои мысли.
— Вы на правильном пути, Мария Сергеевна. Ах, если бы вас звали Нина, — он тонко улыбнулся. — Мать Инны была потерпевшей по моему делу, И дала показания. Я ее за это не осуждаю, но она должна была быть наказана. К сожалению, она умерла раньше, чем я ее нашел. Значит, наказанию подлежала дочь.
— Но как?..
Шаталов не дал мне договорить.
— Это была кропотливая работа. Мои люди следили за каждым ее шагом, знали и про журналиста, и про других ее любовников.
— Вы и за мной следили, что ли? — поинтересовалась я. — С таким-то штатом.
— Конечно. Иначе как бы я смог поговорить с вами в автобусе? Надеюсь, вы оценили мой небольшой маскарад?
— То, что вы в женщину переоделись?
— Значит, оценили, — констатировал он.
— И отца Шандора тоже.
— Да, это мой помощник, способный мальчик. Но мы отвлеклись. Кстати, не надейтесь, никто ничего не скажет. Муж Инны не будет говорить с вашими людьми, у него есть на то причины. Как и у всех остальных.
Я благоразумно промолчала.
— Ираида Глейхман, как вы, наверное, догадались, тоже фигурировала в моем деле.
— А что же вы ей не отомстили? — не удержалась я.
— Разве? — удивился Шаталов. — Разве не отомстил? А по-моему, все получилось.
Про себя я согласилась. Мама Юли заплатила, пожалуй, более высокую цену, чем сгинувшая неизвестно куда дочь, потому что мучения Юли были непродолжительными и уже кончились, а ее мать будет мучиться до конца дней своих.
— И Марина Удалецкая была потерпевшей, — голос Шаталова звучал мягко и слегка печально.
— А модель-то? Она-то тут при чем? Или это опять месть опосредованная?
— Как вы хорошо сказали, опосредованная месть, — Шаталов прикрыл глаза. — Да, это месть ее мужу и его матери.
— Илья Адольфович, — несмотря на его предупреждение, я решила немного поиграть с огнем, — вы хотите сказать, что бездарно подослав ко мне психа, вы рассчитывали отомстить? И что, все ваши помощники состоят на учете в ПНД или страдают поражением головного мозга?
Шаталов резко открыл глаза и дернулся. Или мне показалось? Нет, глаза его зажглись ненавистью такой силы, что я буквально физически почувствовала, как на меня дохнуло могильным холодом.
— Сначала приговоренных надо понервировать. Тогда, в семьдесят девятом, я ждал милицию каждый день и каждую ночь. И нервничал. Очень нервничал. Было бы справедливо, если бы и они перед казнью понервничали тоже.
— Вы хотите сказать, что этот псих приходил к каждой из намеченных жертв?
— К каждой из приговоренных, — поправил он меня. — Согласитесь, что это достаточно эффективно. Вы ведь понервничали? До сих пор не отпускает?
Я не стала отвечать.
— Паша сделал свое дело, и стал опасен, —сказал он тише, чем говорил со мной до этого, и словно через силу. — С ним надо заканчивать. Я не могу контролировать его в полной мере, он неадекватен и стал опасен.
— А пока вам его не достать? — я мстительно улыбнулась.
— Да, — уже спокойно подтвердил он. — Но скоро достану. Почти достал его из психбольницы, но мои люди недосмотрели, и Паша воспользовался ситуацией, сбежал.
— Ладно. А что это за фокусы с публикациями в прессе?
— Хотите знать и это? Просто мои подчиненные отслеживали намеченных в жертву везде, в том числе и в прессе. Мои подчиненные —люди скрупулезные и свою работу выполняют на совесть. В досье было все о них, в том числе и публикации.
— Что, обо всех потерпевших по делу семьдесят девятого года писали в газетах? — удивилась я. — Это уже слишком.
— Не забывайте, во-первых, что некоторые из наказанных были детьми потерпевших. А потом, их было значительно больше, не четверо, а шестнадцать, — он как-то особенно злобно блеснул глазами, и это заставило меня содрогнуться. Шестнадцать человек…
